Таджикско-афганская граница. Хорогский и Ишкашимский погранотряды ближе к Индии, чем к Душанбе. Журналисты не балуют их своими визитами так, как Московский погранотряд, которому помогает дивизионная артиллерия. За все время пребывания в Хороге мы встретили только съемочную группу НТВ с Татьяной Митковой во главе. Нам хотелось узнать как там наши ребята и зачем они в Таджикистане.
Самолет вынырнул из-за гор неожиданно. После посадки его немедленно окружили автоматчики в бронежилетах. Подходить к ним, ближе пяти метров, было запрещено. Группу артистов и журналистов из Самары провожали из Хорога в Душанбе на трех БТРах.
— Всех отсечем огнем, а вас посадим, — обещал нам командир. И это не красивые слова, были прецеденты. Желающих вылететь в Душанбе раз в десять больше, чем может взять самолет. Некоторые пограничники не могут улететь в отпуск по две недели.
Началась процедура посадки на борт. Строго по списку, утвержденному командиром погранотряда. Вдруг все замолчали и обернулись. На аэродром въехал на черной «Волге» Леша Горбатый — глава местных боевиков. Два года назад он торговал в Хороге газировкой. Не останавливаясь, «Волга» сделала круг и выехала с аэродрома. Это была демонстрация силы и безнаказанности. Еще вчера Горбатого искали, чтобы уничтожить. Теперь заключено перемирие. Леша перешел в разряд мирных граждан.
Самолет с трудом отрывается от полосы высокогорного аэродрома и упорно лезет вверх. Трасса Хорог-Душанбе считается второй в мире по уровню сложности. Первая — в Кордильерах. Летают в Хорог только АН-26, ЯК-40 и вертолеты. Мы напрасно всматривались в иллюминаторы, надеясь еще раз увидеть великолепный пик Коммунизма. Не проходя Рушанские ворота, самолет резко ушел влево, в Афган. Только после посадки сообщили, что за перевалом нас ожидали зенитные установки боевиков. Экипаж об этом узнал уже в воздухе.
Вояж в Таджикистан начался под Самарой, на аэродроме «Бобровка». Командир ИЛ-76 наотрез отказался взять нас на борт под завязку загруженного самолета. Это был гуманитарный груз для пограничников. Приволжский военный округ осуществляет шефство над Хорогским погранотрядом. В ящиках мыло, сигареты, печенье. Для пограничников-самарцев — зимовские часы. Только после импровизированного концерта у самолета сердце командира смягчилось. Три с половиной часа мы провели сидя на ящиках. Переползали в хвост, чтобы подышать свежим воздухом, или ближе к центру самолета — чтобы погреться. Наконец — Душанбе.
В Душанбе расквартирована 201-я дивизия. Это ее артиллерия поддерживает пограничников Московского и Пянджского погранотрядов. Не успев задать и пары вопросов заместителю командира дивизии, мы уезжаем с ним на разборку. Одного из офицеров остановили таджикские ГАИшники и пытаются стрясти с него деньги. Остановили совершенно произвольно. На месте начинаем щелкать затворами фотоаппаратов. Нас пытаются остановить — почуяли недоброе. «Нет, снимать не надо, да? Ничего не надо, да?» Через две минуты справедливость восстановлена.
Такие вещи случаются в Душанбе довольно часто. Нам рассказывали, что на место происшествия приходилось пригонять БТРы. Зато ГАИ ни за что не остановит машину с кулябскими номерами КЮ. Кулябцы сейчас у власти. ПрезидентРахмонов — кулябский. Кулябцы — юрчики. Оппозиция — вовчики.
Деление на юрчиков и вовчиков настолько сложно, что нам так и не удалось получить исчерпывающего объяснения. И все же основное в том, что юрчики — за европизацию Таджикистана. Вовчики — за муссульманизацию. Одним словом, если сейчас в Душанбе паранджа — редкость, то с приходом к власти вовчиков, в паранджу оденут всех женщин.
В половине десятого вечера в Душанбе наступает комендантский час. На ключевых магистралях города выставляются моторизованные блок-посты. Но улицам рассекают только БМП и БТРы. Легковые машины, проезжающие изредка мимо гостиницы КЭЧ, выключают двигатель и едут метров сто по инерции. Только после этого включают мотор и резко уходят дальше по шоссе. В этом месте совсем недавно проходила линия фронта между юрчиками и вовчиками. На крыше соседнего дома до сих пор стоит миномет.
Неугомонный Телегин желает проверить, дойдем мы до гостиницы «Таджикистан» или нет. От нас это километра полтора через рынок и проулочками. Ничего, доходим и даже угощаемся шашлыками. Время — начало первого ночи. «А водку можно достать?» «Конечно. Вон там, где свет горит, постучите в окошко.» Стучим. Выдают водку. Раза в полтора дороже, чем днем. Жизнь не кончается.
На обратном пути через темный рынок нас останавливает группа молодых людей.
— Зачем, командиры, ночью ходишь, да?
— Да мы вот за водкой.
— А, ну давайте, иди.
За водкой — это всем понятно.
Насколько мы поняли, водке таджики предпочитают насвай. Это такая зеленая травка, которую надо жевать. После насвая капитально «едет крыша». Его продают на каждом углу вместе с подсоленными и нанизанными на нитку фисташками. К пиву — класс. Пиво тоже на каждом углу, но потребление его чревато долгим дежурством у туалета. Прецеденты были почти с каждым их нашей группы. Кто погорел на пиве, кто на квасе, который на самом деле обычный морс, кто на фруктах. Обилие фруктов и их дешевизна поражают. Вообще душанбинские цены раз в пять ниже самарских. Проезд в троллейбусе — 5 рублей. В ходу наши старые рубли, трояки, пятерки и червонцы. Витрины госмагазинов сплошь уставлены банками с соком. Совсем как у нас в период застоя. Благополучно функционирует компартия Таджикистана. За хлебом всегда очередь. И не каждый день хлеб бывает в магазинах.
В первый же день мы попали на хлебозавод, где проводил совещание один из министров Рахмонова. Хлебозавод защищают наши парни из 201-й дивизии. За воротами БТР. Основная беда — обвальное воровство муки. И это при том, что хлеба не хватает просто катастрофически. По-русски министр говорил четко и сдержанно. А вот закончил речь на таджикском. Очень эмоционально. После совещания руководство завода шло потупив головы.
Перед вылетом в Хорог нас предупредили, что там стреляют несколько чаще, чем в Душанбе. Военный корреспондент покачал головой и выразил желание остаться. Артисты, не задумываясь, полетели.
Тогда еще в Хороге было относительно спокойно. Полюбовавшись на пик Коммунизма и пролетев Рушанские ворота, когда от крыла до гор остается метров пятьдесят, мы приземлились у самой границы. По обе стороны ущелья — скалистые коричневые горы. Кое-где «зеленка» — маленькие островки растительности. Как правило, там аулы. До Афгана метров сто. Сразу же в сопровождении взвода охраны выехали на 12-ю заставу. Через три дня там начнутся кровавые события.
Вся застава обнесена толстым забором из неправильной формы камней на цементе. Чисто восточная картина. Человек тридцать личного состава. Пара БМП. Вышка. Если душманы захотят «накрыть» заставу с гор, это им удастся сделать в считанные минуты. Бойцы с удовольствием слушают концерт, а уж солистку Волжского народного хора Клару — единственную женщину среди артистов — принимают на «ура». Тогда мы еще не знали на сколько дней эта женщина растянет наше пребывание в Хороге.
В этот же вечер был еще один концерт в отряде, а на следующий мы разделились. Артисты поехали по заставам, а журналистов — на броню и на патрулирование границы с мангруппой.
Мангруппа — мотоманевренная группа. Это два БТР, две БМП и около 80 бойцов. Каждый вооружен автоматом. Командир, как правило, капитан. В составе мангруппы несколько минометов, ручные и башенные пулеметы, зенитная установка. В броне, то есть внутри машин, едут только водитель и наводчик. Все остальные — на броне.
Патрулирование идет по дороге вдоль Пянджа. Дорога только с нашей стороны. В Афгане дороги нет. Граница практически открыта. Для нашей мангруппы определен участок в 28 километров. Пока едем из конца в конец, можно свободно пересечь границу, благо Пяндж в этих местах имеет много бродов. В самом удобном для переправы месте, правда, стоит погранпост казахского батальона. Он выше дороги метров на сто. В горах. Но ущелье такое извилистое, что при желании всегда можно переправиться.
Когда проезжаем кишлаки, на дорогу выходят женщины и дети. Некурящие солдаты бросают им сигареты. Те в ответ бросают яблоки. За пять сигарет можно выменять мешок сушеного тутовника. Дети, конечно, несут сигареты отцам. Мужчины на дорогу перед мангруппой не выходят. Опасно.
Отношение даже детей к погранцам разное. Некоторые просто подбрасывают яблоки, чтобы боец смог поймать. Другие с силой бросают. Когда машина идет с приличной скоростью это опасно. При нас яблоком разбили лицо молодому лейтенанту. На несколько дней он был выведен из строя.
Во время патрулирования один из БТРов уходит вперед метров на 300. Это на случай, если на дороге окажется мина. Далее следуют остальные бронемашины. Иногда мангруппа разделяется на две части и патрулирование идет в противофазе по всему участку. Время патрулирования — когда сутки, когда двое в зависимости от готовности смены и напряженности на границе.
Нашим гидом в этой поездке выступал прапорщик Саша. Он командир взвода. «Вот это аул Поршнев. Над ним в горах стан боевиков. Зимой они спустятся в свои аулы и заживут спокойной гражданской жизнью. Весной — опять в горы. Смотрите, сейчас будем проезжать резиденцию Леши Горбатого. Не бойся, снимай. У меня с ним свои счеты.»
Снимать мы не стали. Слишком навязчиво смотрели из-за забора дула пулеметов. Практически у каждого русского погранца есть свои счеты с боевиками. За голову командира нашей мангруппы дают10 тысяч долларов. За голову Саши только 5. «Обидно, да?» За территорию части ни один русский не выходит. Только на броне. Правда, за нами приехал на своей машине командир другоймангруппы. Но перед отъездом с нами в Хорог он попросил у Саши пару гранат. На всякий случай. «Вас, журналистов, они может, и не тронут, а я им живым не дамся.»
Один из контрактников, то хмурый, то чересчур веселый Гриша, пленных никогда не берет. Стреляет от живота и очень точно. Что-то у него произошло сдушманами еще в Афгане. Что — не говорит. Только скрипит зубами. За его голову тоже обещают 10 тысяч.
Русских в Хорогском погранотряде около 20 процентов. В основном офицеры, прапорщики, контрактники. Есть и солдаты срочной службы. Остальные -памирцы. Таджиками они себя не считают. Это высокий голубоглазый народ. В части служат только местные. Буквально: спустился с гор за солью — и под ружье. Русские держат их «в черном теле». Чуть что не так — и в морду. Но зря не бьют, и солдаты это знают. Многие становятся настоящими бойцами.
Нам привели такой пример. Минометный расчет состоит из троих памирцев. По нормативам за 4 минуты они должны выйти на исходную позицию, установить ствол и пристреляться, т.е. выпустить 2-3 мины. Реально же за те же 4 минуты они выходят на позицию, расстреливают весь боезапас и возвращаются. При этом во время стрельбы один держит ствол миномета тряпками и корректирует стрельбу. Двое других только забрасывают мины. Тряпками он держит ствол потому, что тот перегревается.
Однако бывает и так, что на мангруппу нападают местные боевики. Тогда таджики и памирцы бросают оружие и убегают в горы. Воюют только русские.
На третий день пребывания в Хороге мы должны были уехать. К этому времени были даны все концерты, отснят весь материал и съеден молодой барашек. Специально для гостей его освежевали за 12 минут. Но странным образом мы пропускаем утренний борт на Душанбе. «Ну, да. С ним улетело какое-то начальство.» Только это треп. Никакого начальства в отряде не было. «Ничего, улетите вторым рейсом». Хорошо. Успокоились. И вдруг, прямо перед гостиницей встает БТР. Входит зам. командира одной из мангрупп и просит всех покинуть помещение — ожидается обстрел городка. При этом солистку Клару просят остаться. Мы в недоумении выходим на берег Гунда — горной речки, впадающей в Пяндж.
Через час, поняв, что никакого обстрела не предвидится, мы с Телегиным заходим в номер к Кларе. А там идет процесс сватовства. Бледная Клара сидит в обществе двух офицеров, которые горячо описывают ей боевые и человеческие качества их командира. Самого командира нет. Нам пришлось выступать в роли посаженных отцов невесты. «Да, мы понимаем как трудно здесь без любимой женщины. Но ведь и женщине надо подумать. Нельзя же так!» «Можно! На границе только так и можно. Ай, какой хороший командир, да?»
На столе появляется водка — «снаряды», и закусь — «солярка». У сватов под рукой рация. «Одиннадцатый, одиннадцатый, как объект?» «Объект доходит до кондиции, доходит, я — одиннадцатый. Неплохо бы подбросить еще снарядов. Прием». «Одиннадцатый, у тебя же было шесть снарядов и ведро солярки!» «Солярки полно, — я — одиннадцатый, — подбросьте еще пару снарядов, а то противник свои подтаскивает. Кумулятивные.»
За кумулятивным коньяком сватовство продолжается. А Клара ни жива, ни мертва, сматывается в солдатский клуб и закрывается в одной из комнат. В это время наш руководитель тщетно пытается узнать, прибыл ли самолет из Душанбе вторым рейсом. Но в заговоре против нас оказывается весь Хорогский погранотряд. Вечером мы узнали, что борт был и благополучно улетел без нас. А на следующий день ни один самолет не прилетел. Нас в Хороге «накрыли».
События начались наглой переправой боевиками шести машин в районе 12-заставы. Сватовство закончилось тревогой по отряду. БТР ушел на границу вместе со сватами и женихом. Бой продолжался всю ночь. Были сожжены 6 машин боевиков вместе с ними самими. Двадцать один труп был обнаружен с «их» стороны и один с «нашей» — был убит солдат из казахского батальона. Бои перманентно разгорались на всем протяжении границы от Калаи-Хумба до Ишкашима. В окресностях Хорога искали Лешу Горбатого, но тот вовремя «слинял».
С одной из мангрупп мы поехали в сторону Ишкашима. Там нас передали на следующий участок. Времени было много. Нам так и сказали, что улетим не раньше, чем через неделю. На одном из поворотов дороги командир остановил колонну.
— Смотрите, видите золотомойщик сидит на той стороне, — он показал рукой. — Я против золота ничего не имею, но как только он там появляется — жди переправы.
Вглядевшись, мы увидели афганца-золотомойщика.
— Придется его шугануть. Из подствольника стрелял? — Обратился ко мне командир.
— Нет, не приходилось.
— Смотри. Это очень просто. — Он дослал мину в ствол подствольного миномета. – Вот, примерно так, и сюда нажимай.
— Что, прямо в него стрелять?
— Можно и в него. Все равно не попадешь. Нет. Давай по острову.
— А чей остров, командир? — спрашиваю у капитана.
— Формально граница проходит по центру русла Пянджа. Тут два русла. Считай, что остров наш.
Мина уходит высоко вверх. Секунд через десять на острове чуть взметнулась пыль от взрыва. От золотомойщика это метрах в ста. Он тут же подхватился и убежал в «зеленку». Потом вышел на горную тропинку и скрылся между скал.
— Теперь, чем больше грохоту с нашей стороны, тем меньше вероятность, что они сюда сунутся, — говорит командир.
Мы еще пару раз пальнули по острову и из всех стволов расстреляли в Пяндже консервную банку. При этом над водой вспыхнула радуга. Получились великолепные кадры на видео.
По дороге обратно на нашем пути появились боевики. Двое бородатых мужчин с автоматами вышли на дорогу. Колонна остановилась. Мангруппа рассыпалась с брони и укрылась. Командир вышел на переговоры. Обошлось без боя. Кто это такие командир говорить не стал. Частенько нашим погранцам на Хорогском участке приходится договариваться с боевиками. Силы отряда ограничены, доступ к нему может быть перекрыт в любое время. Дай бог себя защитить.
Но вот осада кончилась и мы в Душанбе. Скорее отъедаться пловом и шашлыком. По пути в кафе подаем нищему сто рублей и тут же получаем замечание от одного из русских:
— Вы бы лучше русским подавали.
Нищих русских в Душанбе хватает. Те, кто еще пытается выжить, несут на базар последнее. Душанбинская барахолка — барахолка в полном смысле этого слова. Кстати, в Самаре побираются не таджики, а таджикские цыгане. Подходим на улице к русской женщине, что продает лотерею «Спринт» и всякую мелочь, вроде сигарет и жвачек. Самара — ее родной город. В Душанбе уже двадцать лет. За прошлый месяц она заработала 1894 рубля. Пенсию — 16 тысяч — не получает с апреля. Накупаем у нее сигарет, жвачек, шампунь, хоть и не нужен он нам. А перед уходом тихонько подбрасываем 10 тысяч одной бумажкой. Когда отошли, она заметила деньги и заплакала.
Весь Таджикистан не получает зарплату с апреля. Кроме военных 201-й дивизии и КМС. КМС — коллективные миротворческие силы. Командует ими генерал-полковник Патрикеев — бывший командующий ПРиВО. Армия Таджикистана насчитывает 14 тысяч человек. Офицеры, в основном, русские. Зарплата — 64 «штуки» в месяц. И ту не получают, как и все, с апреля. Наши имеют раз в десять больше.
Несмотря на скудные для России командировочные, мы чувствовали себя в Душанбе примерно так, наверное, как чувствуют американцы в России. Нам было доступно все. Такое количество шашлыков не может заказать ни один местный. Даже мафиози. Вокруг столиков крутятся грязные русские дети — братья и сестры Кваша. Все белобрысые. Выпрашивают кусочек мяса и хлеба. Бармен отгоняет их, бросаясь каштанами. Одному больно попал в ухо. Мальчик плачет. Бармен смотрит на нас и виновато разводит руками. «Не только русских — и своих так же гоним. Житья нет.» Мы молча киваем головами. Мы здесь не хозяева.
Что русские защищают в Таджикистане? Это вопрос сложный. Ответить на него однозначно значит профанировать ответ. Памир — это кладезь полезных ископаемых, которые лежат прямо на поверхности. Народ — это совершенно дикий народ еще полвека назад. Когда горец приезжает в Душанбе он говорит: «Слава Аллаху и Советской власти». Так разительно отличается его быт от великолепия столицы, в которой нельзя просто взять и бросить окурок. Улицы, которой подметаются домашними вениками даже во время уличных боев. Перенести границы России севернее значит затратить колоссальные средства, а ислам проползет еще дальше в Россию. Поэтому дай бог выжить там тем русским, которых не может принять Россия. Чуть более богатая, но в сущности такая же нищая. И удачи нашим погранцам. Если не границу, так защитите хоть сами себя.