Замполит из «Керосинки» или Тормоза придумали трусы

В 80-х годах в военном ведомстве России был такой бум строительства и связанный этим дефицит офицеров ротного звена, что офицеров запаса стали сотнями призывать на двухгодичную службу. И вот эти умудрённые жизненным опытом «молодые» лейтенанты влились в стройные ряды военных строителей. Многие из них были активными комсомольскими работниками (Кто, если не мы!?), ударниками студенческих строительных отрядов, поголовно – гусары, барды и… «пиджаки». В военкоматах их за то и покупали: «В ССО командиром был?» «Был.». «Ну, и тут тот же ССО, правда, контингент несколько специфичный…».

«Пиджаки» «велись», подписывали бумаги. И только в частях понимали, что «контингент» очень специфичный… Есть анекдот. В Пентагоне спорят, какой вид войск в Союзе самый страшный? Перебирают: авиация, десант, морпехи… всё не то… Кто-то дополнил: вот в стройбате такие звери, что им даже оружие не дают…

Тот, кто сочинил этот анекдот, что-то в этом понимал. Несмотря на комсомольский призыв, «пиджаков», заполнявших, в основном, должности воспитателей, офицеров — всё-одно не хватало, теперь уже командного звена. Но и здесь нашлись добрые люди в штабах, предложившие ссылать в строители всех «карьеристов» из строевых частей и комендантской службы, у которых ТАМ не заладилось.

Выпускник Московской «Керосинки» лейтенант Сергей Надикта попал в роту именно такого «карьериста» – старшего лейтенанта Юрия Прокопчука, пришедшего из комендантского батальона. В старлеях Юрий Петрович ходил уже третий срок и поэтому считал себя старлеем в «законе», что давало ему право (так он сам считал) избегать непосредственного контакта с подчинёнными солдатами: есть для этого «люди специально обученные». Надо сказать, может именно поэтому и связанное с этим постоянное пребывание в канцелярии роты развило у Юрия

Петровича особый художественный дар… карикатуриста. К тому же, это занятие было совершенно безопасно в плане быть застуканным – всегда можно было сослаться на оформление «ненаглядной» агитации. Находясь в творческом порыве, он частенько доставал из кармана заветную маленькую плоскую фляжку и «лечил» зубы. Правда, лекарство было со специфическим запахом доброго коньяка.

У Петровича были и другие добродетели, но жанр художественной карикатуры был бесспорен. (Прилагаемые наброски, выполненные Юрием Петровичем на нас с Серёгой, очень это подтверждают). Что касаемо других добродетелей, то можно отметить исключительную строевую выправку (сказалась муштра комендантского батальона), смелость в отношении командиров, отсутствие лизоблюдства и чинопочитания. А что касаемо тех же солдат, так офицеры помнят случай, когда на объекте во время построения, какой-то гад этажа с пятнадцатого бросил вниз пачку электродов, веером… Так Прокопчук двоих собой накрыл от этого стального дождя. А вообще он был добрым малым и душой компании. Потому и старлей.

В канцелярии на видном месте в стену был вбит гвоздь-сотка, а на нём висели сшитые по углам капитанские погоны… Если их раздвинуть, на стене появлялся нарисованный… Ну в общем понятно, что там было нарисовано. Офицеры заметили, что эти артефакты появлялись на стене после очередного представления на капитана и возвращения из кадровых органов. Представлений было много, но столько же было и возвратов… Всего-то после отправки кадровикам очередного представления нужно было продержаться один месяц. Много это или мало? Юрий Петрович считал, что много: не может нормальный человек за месяц ни разу не согрешить… Если быть объективными, то грехи Юрия Петровича и грехами то назвать нельзя: ну, опоздания на развод, не вовремя поданный план мероприятий, ненаписанный конспект к политзанятиям. Этим грешили все офицеры, но только Прокопчук грешил этим демонстративно… «Не буду я писать эту туфту, да ещё солдатам её на уши вешать!» Ну, партком тут как тут. И давай резвиться… В результате – третий срок в старлеях.

Сергей Надикта прибыл в роту для представления именно в такой момент, когда оформлялось очередное представление на капитана. Юрий Петрович ждал его с нетерпением, надеялся, что тот поможет занять лидирующие позиции в соревновании между ротами и заветные капитанские погоны, наконец, лягут на заслуженные плечи. Когда Сергей переступил порог ротной канцелярии и приложил руку к «пустой» голове, лицо Юрия Петровича обрело какую-то обречённость, в довершение ко всему Сергей стоял в гражданской одежде. Для старлея это было хуже красной тряпки… Будь по другому, старший лейтенант знал, как принимать рапорт, в нашем же случае он даже не встал из за стола. Не больше минуты ротный оглядывал своего зама и взгляд его ни на чём не задержался.

Что может рассказать о человеке гражданская одежда? Ровным счётом ничего. Каждый, имеющий деньги, пойдёт и оденется, а вот военная форма скажет о человеке всё. Вот зам. ком. первой роты старший лейтенант Матвеев после Питерского училища пришёл представляться в кителе, сшитом из материала старшего комсостава, а это говорит о том, что в семье есть военные и именно старшего комсостава, галстук на нём генеральский – ещё одно подтверждение, а тулья на его фуражке была значительно выше чем в армии Гондураса… А это говорит о связях в ВОЕНТОРГЕ, короче, это говорит о многом… и первое – о полезности этих новых связей для ротного хозяйства. Конечно, комбат тут же приказал устранить несоответствия, но цель-то была уже достигнута: способные видеть всё увидели и ему – Матвееву – респект и уважуха среди нижних чинов, да и старшие удивились борзости оного. И подкатил он на КПП на чёрной Волге с водителем, да ещё 10 минут сигналил, чтобы ему шлагбаум подняли. Каково? Потом узнали, что Волга из министерского гаража, свояк на ней какого-то зама возит… Ну, это ж потом! А этот – Надикта – в шивиётовом пиджаке пришёл представляться – срам один.

Все эти нехорошие мысли роились в мозгу ротного, пока он делал вид, что слушает летёху, повествующего о своей «довоенной» жизни в ответ на дежурную просьбу старлея рассказать о себе. Сергею же казалось, что ротный – само внимание, и он был сбит с толку неожиданным вопросом прямо посреди рассказа:

— Водку пьёшь?

— Пью, – выпалил Сергей и тут же попытался «взять назад», мол меня не так поняли, мол только по государственным и комсомольским праздникам, но старлей как отрезал:

— Это хорошо! На гитаре играешь? Песни поёшь?

— Да, – ответил Сергей, хотя опять надо бы конкретизировать, как играть и что петь…

— А это очень хорошо! – констатировал ротный и загадочно проговорил, что теперь первой роте пипец.

Сергей только потом узнал, в какой недобрый час он прибыл в часть. Роты готовились к смотру по случаю окончания весеннее-летнего периода обучения. И чтобы третья рота не ушла в штопор, ведомая туда своим ротным, на него отправили очередное представление. Договор с ним был устный: рота занимает место не ниже второго – ему звезда. Расчёт был на характер Прокопчука…

На следующий день Сергею выдали кое-какое обмундирование тех размеров, что имелись на складе. Несмотря на то, что это была полевая форма, выглядеть он стал молодцевато и солдаты признали в нем офицера… Потихоньку начали признавать.

Утром, после развода, ротный поставил задачу. Так как поскольку вы, тов. Лейтенант, в нашей разрухе в весеннее-летний период обучения не при делах, то мы (офицеры и прапорщики роты) сами всё и исправим. За мной строевая подготовка, а за вами – песня. Чего проще, подумал Сергей и горько ошибся.

Спецконтингент многоязыкий, разнообразованный, разномузыкальный, казалось, был неспособен выучить два куплета песни. Серёга бился неделю, пока осилил первый куплет.

— А кому сейчас легко? – успокаивал ротный. – Первая рота уже семь лет поёт один куплет. Но как поёт! Кончается куплет, а прошли только пол-трибуны – они снова запевают первый. Всегда первое место на смотрах! Через неделю – другая напасть. Пока пели в ленкомнате под Серёжкин гитарный аккомпанемент, что-то получалось . Как начали петь в строю в движении – кто в лес, кто по дрова.

А день смотра приближался, вместе с ним и звёздочки командира. Сергей так хотел угодить, что водил строй от ужина и до отбоя. Прогресса не было – хоть плачь. В итоге пришли к тактике «одного куплета», отточили и с ним пошли на смотр. И погорели!!! Но как!!! Нет, прошли замечательно. Задир ноги ротный поставил как у курсантов родного «им.Верховного Совета», и выправка была на пять балов… Скандал произошёл именно из-за песни. Дело в том, что в части много лет не менялся репертуар. « Катюша», «По долинам и по взгорьям» – тут всё ясно, хватит и одного куплета. Сергей внёс новую струю…

Чтобы не петь один куплет два раза Сергей приказал запевать (да сам же и запел) перед самой трибуной. И вот они пошли… Впереди ротной коробки старший лейтенант Прокопчук, за ним, печатая шаг, его замы, взводные и дальше, с отличным строевым шагом, собственно рота.

На трибуне, кроме комбата и командиров батальонного звена, пребывали проверяющие политуправления, ветераны части и городские власти. Похоже, все были довольны строевой выучкой роты. Комбат просто расцвёл…

Всё изменилось после Серёгиной команды «запевай». Рота взорвала тишину: «БЕЛАЯ АРМИЯ, ЧЁРНЫЙ БАРОН, снова готовят нам царский трон!!!»

Ни с того, ни с сего замполит части схватился за сердце, господа из политуправления начали непонимающе переглядываться. Как такое возможно? Красноармейцы поют про белую армию!!!

А рота, как никогда слаженно, продолжала громыхать припев:

…С отрядом флотских, товарищ Троцкий

Нас поведёт в смертельный бой…

Совершенно не слышен приказ комбата «Отставить песню!»

Вот тут бы и запустить второй куплет, где всё объясняется: «Так пусть же Красная, сжимает властно, свой меч мозолистой рукой…». Ведь прославляется именно Красная Армия. Что от тайги до Британских морей Красная армия всех сильней!

Но! На второй куплет у роты сил не хватило…

Затем был разбор полётов. Сергей доказал, что Самуил Покрасс за эту песню получил Государственную премию… Ничего не помогло. Товарищи из партийных органов может и не знали, кто такой Покрасс, но Троцкого Серёге не простили…

Хрен его знает где Серёга взял эту песню? Ну «ПИДЖАК» же! Роту сняли с соцсоревнования по «другим причинам». Может это анекдот, но мне рассказали, как быль. Вроде, в предыдущий раз комиссия достала Прокопчука ротным противопожарным стендом…

— Какие должны висеть на нем предметы?

— Ведро.

— Верно. А почему оно выполнено «конусом»?

— А чтоб не спи.., чтобы не украли на другие цели.

— А почему оно у вас не крашено давно?

— А почему багор какой-то гнутый?

— А где топор?

Принесли топор.

— А где лопата?

Принесли лопату.

— Вот… лопата…

— А почему черенок шершавый? Запишите первое замечание.

— Почему не крашен – второе замечание.

— Почему не наточена? – третье замечание.

— Почему черенок короткий – четвёртое замечание.

Только хотели писать пятое, Прокопчук хватает лопату и забрасывает её за забор…

— Пишите одно замечание: нет лопаты.

Я верю, что так и было, потому что сам сто раз еле сдерживался от дебильных вопросов дармоедов из проверяющих органов.

К огромному удивлению Сергея, ротный принял очередной удар судьбы совершенно спокойно:

— Серёга, ну ты же видел, что Мы были первые. Мы их СДЕЛАЛИ!!! Им до нас, как до Марса. И запел: …и враг бежит, бежит, бежит! Зови старшину! Давай накатим по 100 грамм за Победу!

На следующее утро погоны опять появились на гвозде.

Потом начались рутинные будни… Подъёмы, разводы, отъезды, привозы… помывка, укладка и утренняя физзарядка… – никакого праздника для души. Правда, старший лейтенант Прокопчук украденную Победу штабным не простил: два дня просил его не беспокоить – рисовал. На третий же день отправил в газету «Красный воин» карикатуру: трибуна с начальством и шествующие перед ней. Надпись была безобидна, но сами персонажи до того уродливы и узнаваемы, что вся часть ржала и жала Петровичу руку. Как ни странно, редакция подвоха не заподозрила и напечатала рисунок. Что тут началось! В части солдаты выхватывали друг у друга номер газеты, вырезали рисунок, чтобы вклеить в дембельский альбом.

Неделю Петрович ходил в приподнятом настроении. Но вызвал его НШ и предъявил претензию, что это мол ещё за штучки, откуда такое пренебрежение к субординации?

— Я то тут причём? – включил «дурака» старлей. – Карикатура какого-то Капитанова (Юрий Петрович подписался псевдонимом) – вот его и спросите. Да и зря вы это, может это простое совпадение, что персонаж так на Вас похож?

Уел так уел, с того и ходил неделю гордый.

Потом Петрович заскучал, но ненадолго. Иногда в частях МВО случались происшествия и даже, чего греха таить, воинские преступления. В таких случаях в частях назначались приказом прокурорские дознаватели. В числе дознавателей был и старший лейтенант Прокопчук. Надо сказать, офицер отдавался этому делу всецело, все дела проводил скрупулёзно, никогда не рубил с плеча. Понимал, что от его дознания зависит чья-то судьба. Через годы я подумаю, почему же командование не предложило Юрию службу по его призванию? Ответ один: наплевать всем было на судьбы конкретных офицеров. Кому-то было выгодно гнобить офицера, оказавшегося не в том месте и не в то время, унижать его достоинство, теша своё самолюбие, и считая себя вершителем судеб. На самом деле это были жалкие люди, о которых теперь и вспомнить-то нечего.

В какой-то день ротный пригласил Сергея съездить с ним в часть, где произошла массовая драка. Сергей на всю жизнь запомнил это дознание, потому что никогда так не смеялся. Вызывает Юрий Петрович одного «злодея».

— Что пили, с кем и по какому поводу?

Злодей – метр шестьдесят росту – изворачивается:

— Изь другой части прихадиль земляк, принасиль пол-бутилька сухой вино…

— Какое вино, как называется?

Солдат пробует произнести трудное название, беззвучно шевелит губами:

— Арк… рка… ркам… ракамдацели!!!

— Госссподи, «Ркацители» что ли?

— Да, ракамдацели…

Сергей начинает беззвучно трястись…

— А где земляк взял вино?

— Продаль акалиматор…

Серёга больше не может сдерживать cмех и выходит из комнаты.

Пошёл, попил водички, вернулся. Петрович допрашивает второго:

— За что ты ударил Гаджимагомедова?

— Он очень плёхо сказаль про моя бабушка…

— Что именно он сказал?

— Мне даже сказать это стыдно… – солдат переминается с ноги на ногу, смотрит в пол.

— И всё же, что он сказал?

— Что он «ИМЕЛЬ» тот гвозд на котором висит портрет моя бабушка…
Серёга опять прыснул от смеха и ушёл, теперь уже домой, чтобы не испортить Петровичу дознания, а Петрович терпеливо стал объяснять солдату, что ничего обидного Гаджимагомедов не сказал, и вся его ненависть относилась к гвоздю и уж никак не к его бабушке… Кажется солдат не поверил.

Так они и жили: день за днём, месяц за месяцем…

Однажды Петрович примчался с идеей! Возле его дома начинают строить гаражи…

— Тебе-то что до этого? У тебя ведь машины нет и, похоже, никогда не будет.

— То-то и оно, что без машины не принимают в кооператив, а мне во как надо! Я бы там мастерскую разместил, оборудование редакционное поставил. Сколько меня ещё будут терпеть в Армии, или я её? Нужно ведь о работе на гражданке подумать.

Дальнейшие дни головы офицеров роты были забиты одним: где командиру нарыть какую-нибудь колымагу или хотя бы документы на неё. И чудо произошло! Старшина Николай Устюгов, принес известие, что его сосед продаёт за «копейки» «Москвич-401». Далеко на нём уже не уедешь, но службу по приобретению гаража сослужит. Юрка расцвёл, но когда узнал, что «копейки» – это 700 рублей, тут же и опал. Зарплата ротного была 250 р. и вся уходила на семейные нужды. Тогда мы решили сброситься рублей по 70, а недостающие Сергей занял для командира у своей тёщи. Дай ей Бог здоровья  — обрадовался Петрович.

На следующий день все, кто хоть чего-нибудь понимал в машинах, ринулись за покупкой. «Москвич» имел ухоженный вид, свежеокрашен в синий цвет, на том его достоинства и заканчивались. Мотор работал так себе: один цилиндр то включался, то выключался, двери плохо открывались, а закрывались с таким применением силы, что грохот стоял солидный. А что хотеть от «Москвича», открутившего уже четыре круга спидометра? Мы сдержано указывали на недостатки, но Петрович загорелся, да ещё хозяин полтинник сбросил, и мы начали подыгрывать. Короче, в часть мы приехали на «Москвиче»… Въехали прямо на плац – знай наших, и, наверное, эта была последняя поездка «Москвича». Тут он и умер от старости.

Аккумулятор был совсем плохой, поэтому, когда НШ приказал убрать автомобиль с плаца, пришлось выкатывать его вручную.

Все последующие дни Петрович занимался только «Москвичём». Зарядил аккумулятор, подрегулировал двери и, наконец, он решился поехать на нём домой с тем, чтобы завтра представить аппарат в ГАИ для регистрации и получения номеров. После ужина Юрий Петрович дал указания ответственному дежурному офицеру, как раз Сергею и, покручивая ключом на пальце, подошел к автомобилю. За ним следом шли человек пять зубоскалов, предчувствующих развлечение. Как ни странно, двигатель завёлся с пол-оборота и Петрович важно хлопнул дверью. Потом ещё раз и ещё, что было мочи. Дверь закрылась, но открылись обе правые… Как бы то ни было, Петрович уехал. Зубоскалы недовольно побрели исполнять свои обязанности, и в части стало скучно. Сергей встретил смены, прибывшие с объектов, выслушал доклады взводных, дал указания и сел в канцелярии за шахматную доску в ожидании капитана Суворова – ответственного от второй роты и заядлого шахматиста. Была сыграна уже, наверное, третья партия, когда в канцелярию прибежал посыльный и позвал Сергея к телефону. На вопрос «кто звонит» посыльный ответил: «Кажется старший лейтенант Прокопчук». Чувствуя неладное, Сергей, обгоняя посыльного, прибежал в штаб к телефону, представился, в ответ в трубке кашель и сбивчивая речь Прокопчука, вроде как сильно пьяного.

— Серёга, прошу… возьми Малика (фельдшер части), санитарку и быстрее к зоопарку… Перед входом автобусная остановка – там меня найдёте…

И гудки… Серёга попросил Суворова присмотреть за отбоем в его роте, умчался с Маликом в Москву, спеша на помощь командиру.

В центр ночной Москвы доехали быстро, нашли и остановку и сидящего на ней командира с разбитым лицом и вывихнутой ключицей. Прокопчук плохо говорил, видно была сломана челюсть. Сергей с фельдшером погрузил его в «Волгу», и полетели назад, в часть, на обследование и принятие решения.

В машине командир стонал, и Сергей не решался спросить: что же произошло?

В санчасти провели первичный осмотр. Видимых ран, угрожающих жизни, не было и Петрович отказался ехать в госпиталь, по крайней мере до утра, до прихода врача части. Все ответственные офицеры и прапорщики собрались в медчасти. Нашлась бутылка водки… пригубил и Петрович… Все ждали, что же произошло?

— Я, – говорит Петрович, еле раздвигая губы, – доехал по Садовому кольцу до поворота на улицу 1905 года на Красной Пресне, и уже повернул… Ехал быстро, с ветерком. Мне на Полежаевскую нужно было прямо ехать, к метро 1905 года. Перед зоопарком перекрёсток и светофор…

Петрович примолк, подышал, попросил глоток.

Дали.

— Светофор замигал, – продолжал Петрович, – я на газ – проскочить перекрёсток, да и дорога там под горку… Уже перед светофором – красный … и справа фары…

Я как ударил по тормозам и и педаль – сука – провалилась…

Петрович ещё глотнул. Помню визг тормозов и такой силы удар справа, в фару, что упали все двери, наверное. Меня через одну и выбросило на брусчатку…

— Уворачиваясь от встречной машины, я перекатился на тротуар и, сгоряча, вошёл в какой-то двор. Может я отрубился. Прошло некоторое время, открыл глаза – сижу на каких-то ступеньках. Пошевелился – вроде цел.. Через дворы проковылял на улицу: на другой стороне уже мигалка, толпа… По подземному переходу перешёл к зоопарку и на остановке затаился… Потихоньку выглянул: мамочки родные! И колёса раскатились…

Кто-то прыснул от смеха…

— И диваны, – продолжал Петрович, – валялись на брусчатке…

Кричат: Кто водитель? Кто водитель? Я не признался…

Теперь ржали все!!! Смеялся и Петрович – одними губами – и покашливал.
— Потом на остановку пришли люди и разговаривают: наверное пацаны угнали машину, разбили и смылись… А эти-то, из посольства, милиционеру говорят: «Мы готовы отремонтировать или другую отдать – честно признали себя виновными, чтобы международный скандал не поднимать…»

Твою мать! Точно! Справа же два посольства – ГДР и Польши…

После этих слов Петрович хотел бежать сдаваться, но подумал и остался сидеть – машина на него не зарегистрирована, номеров нет, и вина, конечно, его. У него ведь тормоза отказали.

Из армии Петрович всё-таки ушёл… И таки стал членом Союза художников.

Светлая память нашему другу Юрию Петровичу Прокопчуку…

Геннадий Чепус