Пилот от бога. Летал на всём, что имелось в полку. Быть бы ему сейчас испытателем, если бы судьба не распорядилась по-своему. В 60-е годы правительство во главе с Никитой Хрущёвым посчитало, что ракеты обеспечат стране превосходство в воздухе и содержать авиацию нецелесообразно. Стали закрываться лётные училища. Были сокращены один миллион двести тысяч военнослужащих. Под нож пошли тысячи самолётов, а о пилотах просто никто и не подумал.
Оставшись без техники, лётчики увольнялись сотнями. Молодые офицеры, не видя перспектив в войсках, старались любыми способами уйти из армии в надежде устроиться хотя бы пилотами гражданской авиации или ДОСААФ. Если не увольняли и заставляя служить на нелётных должностях, то офицеры прибегали к последнему средству: «Два по двести — суд чести — миллион двести»! Думаю, объяснять не надо… Поговаривали, что Волков был из таких. Когда же ракетная эйфория сошла на нет, и видя, как те же американцы все локальные войны начинают и заканчивают авиацией, не прибегая к прямым контактам с противником, наши дуболомы в правительстве одумались и повернулись к авиации передом.
Заново стали открывать лётные училища уже как высшие, чтобы поднять престиж и статус офицера-авиатора, да и приписка в дипломе «лётчик-инженер» давала хоть какую-то надежду устроиться на гражданке в случае чего. Открыли и наше – старейшее, с богатейшими лётными традициями, из стен которого вышел весь цвет авиации, начиная с Валерия Чкалова, имя которого училище и носило.
Авиация в начале 70-х стала оживать, но где взять «шкрабов»? Шкрабы – школьные работники по аббревиатуре двадцатых годов – лётчики-инструкторы по-авиационному. Их стали возвращать из запаса, иногда в один день присваивая два воинских звания. Но что это были за люди! Добрые, весёлые, бесшабашные, смелые… Объяснялось всё просто: по возрасту им уже поздно было делать карьеру, стало быть и пресмыкаться смысла не было.
Повторюсь, Волков летал на всём, но душой любил «Пчелку» — АН-14. Когда он вывозил нас — курсантов — на прыжки, то редко когда доруливал до взлетной полосы. Запросит взлет, бывало, да прямо с рулёжки и взлетит, благо «Пчёлке» много для разбега и не надо. А то пролетает через полигон, когда там тихо, смотрит — наряд там рыбу ловит, справится по радио: «Как улов?» И если клюёт, мог там же и сесть… Ох и доставалось ему от комэски Щоткина! Но и дружили они крепко. Волков по должности был штурманом эскадрильи. Вот тут он зверь! Карту «Радиус 300» не знать было нельзя – летать не будешь. На его карте названий не было… Ткнёт указкой:
— Что за деревня?
— Карачан.
— Х..чан! Иди и учи район полётов.
И поделом! Блудил я однажды, только, что не обос…я! А когда восстановил ориентировку, решил Волка в церкви «за здравие» записать. И с лётчиками так.
Случилось мне однажды лететь с Волковым из Поворино в Борисоглебск зуб выдирать. А инструкторы во главе с комэской летели на партхозактив. Я забился там сзади на чехлы и «умер» — страх, как Щоткина боялся. Поневоле стал свидетелем авиашоу, устроенного Волковым.
Кто знает «Пчёлку», так там два кресла и в правом обычно сидит у Волкова инженер. Ну какой инженер, если летит Щоткин? Он и занял правое кресло. Влезает Волков. Оглядывается, прикладывает руку к козырьку и обращается к Щоткину:
— Товарищ майор, на этом месте должен сидеть инженер. Машина старенькая, работы у него в полёте много… Я вас прошу!
А все знают, что вчера Щоткин в очередной раз «отодрал» Волкова за что-то. Щоткин зубами скрипнул, но сдвинулся на лавку.
И Волков начал…
— Товарищ инженер, займите своё место.
Инженер, попавший между молотом и наковальней, неуверенно сел в правое кресло.
— Доложите о готовности к вылету, — с серьёзным лицом командовал Волков.
Инженер начал тараторить по карте контрольных проверок «молитву»:
— Самолёт осмотрен, судовая техдокументация проверена, в норме. Горючего заправлено 500 литров…
Кто-то из лётчиков, издеваясь, добавил:
— Вооружение и бомбовые отсеки в норме…
И ржут. Инженер продолжает:
— Штыри, заглушки, чехлы сняты, груз и багаж на борте… (именно на борте).
Щоткин:
— Волков не вы….ся!
— А я, товарищ майор, и не вы…сь! Сами требовали, чтобы я всё делал по Уставу и Наставлению. Инженер, запускайте правый двигатель!
Лётчики включаются в игру и громко командуют:
— От двигателя! Смотреть пламя! — и давятся от смеха.
Инженер запускает правый двигатель.
— Запускайте левый, — не унимается Волков
Инженер запускает.
— А что они у тебя тарабанят не так, как вчера? — спрашивает Волков
— Это они вчера неправильно тарабанили, — невозмутимо отвечает инженер.
— Ну, Волк, я тебе вспомню… — теряя терпение, обещает Щоткин.
Но Волкову и самому, по-видимому, надоело изгаляться и он, запросив взлёт, дал газу и взлетел… против старта, благо полёты ещё не начались, а на немой вопрос Щоткина отвечал:
— А чего её («Пчёлку») гонять из конца в конец — бензин жечь?
Щоткин ухмыльнулся, но ничего не ответил.
* * *
Рассказывают: года три назад, когда Волков только пришёл в эскадрилью, ввести его в строй поручили одному старлею. Дело было после выходных, старлей выглядел очень уставшим, сразу на всю катушку открыл кислород и потуже притянул маску. В зоне, говорит, вираж влево, вираж вправо, крен больше 30 не делай, минут 20 — и запрашивай на привод. Ну и «уснул». Прилетели в зону: вираж вправо, влево, вправо, влево… Высота пять тысяч. И вдруг — РУД — малый газ, РУС полностью «на себя» и ногу… Штопор… Старлей подумал, что проверяемый непредумышленно сорвался в штопор и попробовал взять управление на себя. Да где там! По СПУ спокойный голос:
— Не боись — всё под контролем.
Старлей испытал ужас. И было от чего. Дело в том, что лет восемь назад, когда такие, как Волков, оттачивали мастерство на МИГ-17 — это были ещё не старые самолёты и перегрузки держали, теперь самолёты «устали» и штопор был запрещён. В КУЛПе строки, касающиеся штопора, были заклеены. Но Волк, похоже, этого не знал. И продолжал… Штопор левый — вывод; правый — вывод. Перегрузка не более трёх, скорость на выводе около 600, потеря высоты за три витка 1200 метров. Выполнив штук шесть штопоров, Волк привез чуть живого старлея на аэродром.
* * *
Летим назад в Поворино. Смотрю — ящик спиртного грузят. Лётчики какие-то светящиеся. Щоткин назад не летит — дела в училище. Оказывается Волкову майора присвоили. Слышали бы вы радиообмен! В полку уже готовились отмечать событие и прямо в воздухе справлялись, везёт ли Волков «инъекции» для санчасти? Посвящённые поняли бы, где готовится мероприятие. Не нарушая радиообмен, Волков подтверждал, что везёт, и что названия «инъекций» написаны на армянском языке…
А это вспомнил Витька Петров.
Самолетов на кругу было до чёрта! Черкасов руководил полетами спокойно, иногда символически сплевывая через левое плечо. Это он после посадок курсантов так сплевывал. Я как раз сидел слева от него. Интересно было наблюдать, когда он ангельским голосом подсказывал летчику на выравнивании:
— Задержи!.. Подбери!..
И откидывался в неудобном, вертящемся и истертом кресле руководителя полетов так, как будто он сам сажал самолет. А потом, натурально, сплевывал. Хорошо, что символически.
Вдруг все замерли, а Черкасов весь подался вперед и смотрел вверх и вправо. МиГ-17 с выпущенными закрылками и шасси заходил на посадку, но уж очень высоко!
— Он забыл, на чем летит! – воскликнул дежурный штурман.
— На чем летим? – бросил в эфир Черкасов.
— Эк… – отозвался эфир. – Я пристроюсь…
— На второй круг! – рявкнул Черкасов в эфир, а для нас добавил: — А ведь и пристроился бы в конце полосы. Этот черт везде сядет!
— Он, наверное, думал, что на «Пчеле» летит, — высказал свое предположение дежурный штурман.
— Он завтра на метле зайдет! – отозвался Черкасов. – Только на метле и не летает. А вообще – молодец!
