Tweeter button Facebook button Youtube button

Арбатский военный округ

8 апреля 2012
Автор

print
Геннадий Чепус

Геннадий Чепус

По нелепому стечению обстоятельств служил я в Арбатском Военном Округе… Служба, конечно, мёдом не казалась. Одним словом — год за три! Ну, это когда служишь год, стареешь на три. Льготный, заменяемый район. Почему заменяемый? От постоянного напоминания: не нравится есть московскую колбасу — заменим на читинскую. Наши, кто не в курсе, завидовали мне: «Лучше в шапке по Арбату, чем в папахе по тайге…». Наивные… Я в Москве только года через два узнал, где он, Арбат, да и то, когда солдат в театр водил. Военно-чиновничий способ существования сбоев не давал: переложить всю работу и ответственность на подчинённого и постоянно его подставлять под Высокое начальство. А последнего в Арбатском округе — пруд пруди. Каждый день с проверкой какой-то генерал приезжал. Идёт по объекту важно так, щёки надувает… За ним штук 20 шестёрок в полковничьих погонах… И самыми крайними – мы с Михалычем в резиновых сапогах да замусоленном бушлате. А в чём ещё ходить заму по эксплуатации? В любую минуту может что-то «загореться» в подвале или вентиляционной шахте.

Ну «енарал» идёт-идёт, да вдруг остановится, и через губу спросит: «Почему медленно работаете?» Ответ знают все: «Да потому, «Ваш бродь», что такие, как Вы, пачками сюда ездят и работать не дают — всё своё рвение показывают». Но никто из эскорта этот ответ вслух не скажет, а начинает вертеться, как уж под вилами, искать, кого бы под ответ подставить. И находят – Вашего покорного слугу, да Михалыча — главного механика — дай ему Бог здоровья! Вся эта свита расступается, чтобы «Ясны очи» лучше могли разглядеть злоумышленников… Вот они-с! отвечают за электроэнергию. Ну и что? Почему её тут нет? Вы у нас кто? Брезгливо спрашивает «бродь». Дак, мы это… Капитан такой-то… Разжаловать его к чёртовой матери – ерепенится «их бродь». Зря он так сразу… Видно, неопытный. Ещё впереди будут лифты, вентиляция, медгазы, сжатый воздух, холодильные установки, трансформаторные подстанции… там тоже я отвечаю… так у меня, пожалуй, к концу обхода и вида на жительство не останется.

Пресмыкающиеся-то пишут подобострастно. Странное дело! На всех военных объектах для рисования липовых графиков и контроля их исполнения предусмотрено 100 единиц штатных, а к примеру, за десять тысяч вольт предусмотрен я один! В этом, правда, и своя выгода имелась – в затылок никто не дышал и не подсиживал — десять тысяч вольт на самых ретивых карьеристов нагоняли тоску. Самое опасное — привыкнуть к опасности, так я в конце «планёрки» на вопрос: Есть ли вопросы? Запросто мог спросить: «Когда мне «майора» присвоите? Со старлея на подполковничьей должности…» «Их бродь» сплюнут смачно, а мои командиры за валидол… И поделом! Нехер подставлять.

Надо сказать, наглость моя работала, звания давали день в день. Был, правда, один генерал, который тоже меня из партии увольнял на каждом обходе, но в конце он говорил так: «Вы что же, господа хорошие, в самом деле думаете, что если здесь одного (меня стало быть) расстрелять, так дело сдвинется? Что я, по-вашему, не слышал, что его компрессора работают, ПЭС-ки молотят, нет только вашего желания к ним присоединяться и работать?!» Потом он всех отпускал, а меня оставлял и буквально со мной одним советовался, как лучше сработать. Очень мне один раз этот генерал помог. Собственно, тот случай и сподвиг меня к написанию этого рассказа.

Исходя из вышесказанного, мне никак не светило воспользоваться законным правом на отпуск. Ну, кто будет ответственным за всё во время моего отсутствия? Речь не веду о весенне-осеннем периоде — это даже не обсуждается, но и в феврале мне отпуск заказан. Кто везёт – на тех и возят… Вот такие еще выгоды предусматривает служба в АВО (Арб. воен. окр.). Мир не без добрых людей, подсказали: надо напирать на медицинские показания. Возьми в поликлинике семейную путёвку в какой-нибудь задрипаный санаторий (на хороший ты чином не вышел), который после пожара и туда нормальные люди не ездят, и прикинься хворым. Как могут тебе отказать в лечении? А путёвку потом отдашь тёще.

И то сказать! Пришёл я в поликлинику. Радостный такой. Мне бы, говорю, путёвочку семейную в санаторий получить. Врачи посоветовали сначала обратиться к психиатру, потому что я — явный псих: люди по три года в очереди стоят за путёвкой, да к тому же больные — с явными признаками. Это как, говорю? Ну когда плохо работает опорно-двигательный — отвечают, после переломов каких. Понял я, на что намекают – чтобы я ногу под трамвай…

Я даже начал об этом думать, когда меня сгрёб своими ручищами в дружеские объятия мой однокашник Витька П. Узнав о моей проблеме, он меня раскритиковал: «Ну кто так бульдозерно решает эти проблемы? Ты у нас по электромеханической части? Так? Тогда пойдём… Тут не к врачам надо. Тут надо по хозяйственной части». Привёл меня к какому-то дядьке тоже в белом халате и рекомендует: «Петрович, вот ты с нами договор подписал на ремонт корпуса в таком-то санатории, там мне способности вот этого консультанта необходимы по энергетической части. Он согласен на общественных началах, но его пребывание там надо какой-то путёвкой узаконить». Вопрос решился за десять минут!

На следующий день я, изобразив на лице неизлечимую болезнь, внезапно проявившуюся, прошаркал в кабинет командира. Как он ржал, читая мой эпикриз! Аж слёзы выступили! И я не удержался — заржал ещё громче, и, наверное, всё бы испортил, не войди в эту минуту генерал! Узнав причину моего скорбного вида, он стал меня стыдить. Какой отпуск? Какая путёвка? Да ты, капитан, хоть представляешь, какая в мире сейчас обстановка? Сегодня, как никогда, стране нужна наша работа! Видно, генерал репетировал своё выступление на партхозактиве, потому что вставить слово было невозможно. Минут двадцать он себе что-то доказывал, упомянул, не к месту, вспышки на солнце. Вспоминая Шурика, хотел его спросить: простите, а вспышки – тоже моих рук дело? Но предусмотрительно промолчал. Я уже начал чувствовать себя предателем, готовым разорвать эту путёвку, когда услышал от генерала неожиданный финальный аккорд: «В общем так, от этой путёвки откажись, а я, уважая твою болезнь, через месяц лично вручу тебе другую».

Собственно, моё согласие спрашивали чисто для проформы, и я пожал плечами так: ни да, ни нет. В ту минуту я даже не знал, как мне повезло! Придя домой, приказал жене Наташке слезать с чемоданов, так как мне за хорошую службу дали путёвку в генеральский санаторий,  но через месяц. Наташка, как жена офицера, лишних вопросов не задавала: ну в генеральский, так в генеральский. Она не задавала вопросов даже тогда, когда я с рыбалки приносил «свежевыловленного хека», правда замороженного, да к тому ж без головы. За это я любил её ещё больше.

День в день через месяц генерал на совещании мне задач не ставил и после совещания дал-таки путёвку, но перед этим опять было начал про международное положение, которое стало ещё хуже, чем месяц назад, и что было бы с моей стороны патриотично ещё месячишко погодить… Я же, поняв, куда он клонит, так же лукаво парировал, что в отпуске подлечусь, и вернувшись, так отработаю, что империалисты слезьми умоются. С тем и убыл. На улице рассмотрел путёвку и сомлел от счастья : отдых и лечение мне и моей семье предоставлялись в военном санатории «Крым» во Фрунзенском. Прямо под Медведь-горой.

И вот мы в приёмном покое санатория. Настроение приподнятое, всё здесь нравится. Но в России не бывает бочки мёда без вонючей ложки дёгтя. Оказывается, родное ведомство, борясь за благополучие семьи офицера, как ячейки Советского общества, детей в составе этой ячейки не учитывало. Другими словами: «Вас с женой мы принимаем, а детей куда хотите». Как мне было стыдно перед семьёй, перед детьми за такую путёвку!

Вышел я из покоя, сел на лавочку и загрустил от безысходности, а самого подбешивает: там, значит, патриотизма требуют, а здесь идиотизмом отвечают. Тут мимо отдыхающий идёт в одних плавках, но с ластами и маской. Обычный вопрос: огоньку не найдётся? В плавках ведь, в чём огонёк носить? Дал огоньку, второй вопрос: чьих буду? И чего кислый? Рассказал я ему, а он только ухмыляется: с детьми – полный беспредел, но есть и похуже проблемы. Я, говорит, чего из города иду в санаторий? В-о-от! А потому, что Министр Обороны сейчас здесь отдыхает… чуть ли не в галстуке я должен на пляж ходить. Так я лучше по дикому, на скалах. А с детьми наладится, не переживай.

— Да как же, – говорю, — наладится? Научи.

— Видишь, — показывает он, — пара в корпус заходит?

— Вижу.

— А что они несут?

— Сумку парашютную, наверное, с надувным матрасом, полотенцами, покрывалами…

— Не угадал, – говорит. — Это мои соседи, Вера с Анатолием, а в сумке у них дочка – Леночка. Маленькая ещё, пять годочков только исполнилось(!) Полмесяца уже так носят…

Твою мать! От этих его слов мне ещё гаже стало на душе. Если даже, чисто поржать, предположить такой способ доставки, так у меня же двое и дочке, Олеське, тринадцатый год. Она уже мамины юбки носит, так что мне без разницы, кого в сумке носить: жену или дочку!

Министр и море

Пока оформлялись какие-то бумажки в приемном покое, я сидел на лавочке и с невесёлыми думами разглядывал прибывающих товарищей. Почти все были с детьми и, к моему удивлению, без парашютных сумок. Позже выяснилось, что строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения. Были двадцать лазеек, воспользовавшись которыми, дети пребывали в номере со своими родителями. Попробуй генералу сказать, что внучку они принять не могут… А другой — генералов сын. Ну, кто летом может отдыхать в санатории «Крым»?

Рядом с нашим номером поселились два холостых офицера, один из которых обратил на себя моё внимание ещё возле приёмного покоя. Своей уверенностью в себе, умением держаться, шармом что ли, а, главное, кучей дорогих безделушек: дорогим магнитофоном, фотоаппаратом, теннисной ракеткой и т. д. Что-то в нём напоминало меня самого курсантских лет, а ещё больше моего однокашника Серегу Новикова. Вот всё у нас было одинаково: и рост, и вес, но на нём мундир сидит ладно, а на мне висит и топорщится, у него сапоги отливают стальным блеском, а мои нет, хотя и гладили их одним утюгом с большим слоем ваксы. И многие курсанты нашего курса старались походить на Новикова, более того, этим заражались и младшие курсы. Может этот парень из наших? Я, конечно, не помню, чтобы у нас были сыны генералов под стать этому санаторию, но сейчас время такое, что он запросто мог бы быть героем Афгана или после ранения.

Моему удивлению не было предела, когда этого парня я увидел за нашим столом на обеде. Познакомились, зовут Володькой, лётчик, но училище не наше. Из группы войск знает многих выпускников-борисоглебцев, которые служат с ним в ГСВГ. Значит, я в чём-то был прав в своих догадках. Младше он был года на четыре, так что общего было много.

— Я, — говорит, — увидел у тебя ракетку. Играешь?

— Даже неплохо, но только со стенкой.

— Да я тоже не особенно преуспел, так что будем постигать игру вместе. Может часа через два встретимся на корте?

Я открыл рот, чтобы сказать «да», но жена меня опередила и всем поведала, что мы спланировали пойти купить сыну водяной пистолет:

— Изнылся весь.

— Да, точно. Пистолет, — сказал я горько….

— Ну, тогда завтра?

Не дав Наталье первой открыть рот, я выпалил:

— Договорились!

 

После обеда прогулялись по Фрунзенскому. Все парни Сашкиных лет поливали друг друга из водяных пистолетов, а в продаже их не было нигде. Решили прокатиться на катере до Гурзуфа.

— Там наверняка будет — уверял я, чувствуя, что жена не очень расположена к морской прогулке.

Быстро взяв билеты — катер уже отходил — побежали по трапу. Я с билетами замыкал свой отрядик.

— Подожди, — недовольно бросил мне матрос-билетёр. — Ты дал два взрослых, два детских…

— Точно так, — подтвердил я.

Но у тебя же забежали три пацана на борт…

— Вот тот, — говорю, — чернявый — это моя жена. Ей я беру взрослый билет.

Посмеялись, но больше я жене взрослый билет не брал.

 

В Гурзуфе я бывал и раньше, но очень хотелось увидеть его вновь. Помню, у самой пристани большую дубовую бочку с красным вином, немного повыше — маленький рыбный магазинчик в полуподвале с непременно вкусной провесной ставридой, идущей одна к трём кружкам пива. Пока вспоминал, катер подошёл к стенке…

К моей радости ничего тут не изменилось, разве что уменьшилось в размерах… Тропа от бочки до магазинчика казалась много короче, да и сама бочка вроде как стала меньше… Потом мы погуляли в парке Гурзуфского военного санатория, полюбовались скульптурами, фонтанами. Особенно покорила нас скульптура «Ночь», возле которой мы и сфотографировались. Я удивился тому, как много в санатории молодёжи и особенно красивых девушек… Я был со своим «самоваром», хотя нисколько этим не тяготился. Пистолетов не было и в Гурзуфе!

— Стоило чёрт знает куда уезжать из Москвы, чтобы оказаться без пистолета, – ворчал Сашка.

Я ему свято пообещал завтра пистолет добыть, чего бы это ни стоило.

Утром, чуть свет, стучит Володька — будь он не ладен, со своим кортом.

Что поделаешь — был уговор…

На корте захожу в раздевалку — на лавке лежит водяной пистолет!

Сашкиной радости не было предела! Я взял напрокат лодку — аккурат возле флигеля Министра Обороны и погрёб задом наперёд в сторону головы Медведя.

Сашка набирал воду в пистолет и «расстреливал» всех проплывающих. Все визжали, а некоторые отвечали ему тем же.

Я активно грёб и так увлёкся, что чуть не наехал на троих плавцов-дальнобойщиков, плывших, похоже, из Ялты.
Натальин возглас заставил меня оглянуться… В следующую секунду я потерял дар речи. Я плыл аккурат на Язова, а Сашка ещё и целил в него из пистолета. Наталья тоже узнала нашего военного единоначальника, а мой растерянный вид укрепил её догадку, и она крикнула Сашке: «Брось пистолет!!! И в довершение накрыла его своим телом.

Дальше было всё, как взрыв гранаты. Телохранители по бокам Министра стали в воде в «кобру», буквально закрыв министра своими телами, по пояс высунувшись из воды….

Та ещё картина: я, потерявший речь и способность двигаться, верещавший Сашка на дне лодки, придавленный сверху мамой, и не понимающий пока, что есть разница целить из водяного пистолета в простого смертного или в МАРШАЛА СОВЕТСКОГО СОЮЗА, МИНИСТРА ОБОРОНЫ ДМИТРИЯ ТИМОФЕЕВИЧА ЯЗОВА, ничего не понимающая Олеська, с интересом взирающая на АКВАлибристику непонятных пловцов…

Подозреваю, что Язов в своей жизни видел и более тупых капитанов, потому что он совершенно невозмутимо проплыл в двух метрах, мельком взглянув на меня, как на олигофрена… Когда эта троица проплыла, причём телохранители постоянно оглядывались, Наталья спросила:

— Как думаешь, наши вещи уже выкидывают из номера?

Я не знал, что и ответить. Год был 1989!

Сашка убеждал приятелей, что сегодня видел дядек с рыбьими хвостами! К чему бы это?

 

Любовь с цикадами

На следующий день, за завтраком, пока моя «половина» принимала какие-то ванны, я рассказал Володьке о нашей поездке в Гурзуф и о том, сколько там красивых девушек в военном санатории. После моих описаний гурзуфских прелестниц Володька перестал есть, хотя с нетерпением ждал своего горшочка с томлёной телятиной и черносливом, выбранном им в меню на сегодня три дня назад. Он так разнервничался, что мне пришлось пообещать съездить с ним завтра в Гурзуф и провести экскурсию по полной программе, хотя я и не представлял себе, как усыпить бдительность Натальи. На наше счастье на выходе из столовой мы увидели объявление с приглашением на организованную экскурсию в Гурзуф с посещением концерта Софии Ротару. Наталья Ротару очень любила, и её не пришлось долго уговаривать отправиться в Гурзуф.

На эту поездку Володька оделся как можно сексуальнее. Изготавливая шорты из джинсов, он так коротко обрезал штанины, что выглядывали карманы, пришлось обрезать и их. Для придания всему облику пущей привлекательности и намёка на состоятельность, на грудь он повесил дорогущий «NIKON» с длиннющим зеркальным объективом. Володька, наверное, врал, утверждая, что с помощью этого объектива можно за сто метров снять мурашки на теле. Белоснежная майка на выпуск фирмы «Nike» и новенькие кроссовки той же фирмы дополняли его облик искателя курортных приключений. С тем и отбыли.

В Гурзуфе мы с Володькой отстали от толпы, снующей за гидом, объяснив Наталье, что Володька хочет посмотреть скульптуры в военном санатории, а в программу экскурсии это не входит… Собственную программу мы, конечно, начали от бочки с сухеньким и дальше по извилистой дорожке вверх к рыбному магазинчику… а там провесной луфарь – до чего ж хорош с холодненьким пивком… Напротив магазинчика стоит дом, балконом выходящий на площадь, а на балконе вялится морской скат сантиметров пятьдесят в диаметре. Вчера, когда мы проходили в город, скат тоже висел, а назад возвращались – ската не было… теперь опять висит. Я поделился этим наблюдением с моим другом, и он быстро анализировал:

— Пароль это. Висит – муж дома, не висит – будьте любезны! (Кому что, а вшивому – баня!)

Таким образом подготовившись, пришли, наконец, к военному санаторию, и Володька убедился в правдивости моих слов.

— Да тут, — говорит, — поле непаханое!

Это по поводу женского изобилия. И продолжил:

— Барражируют, понимаешь, без прикрытия с воздуха… С этим нужно что-то делать!

Я показал Володьке скульптуру «Ночь», он оглядел ее вскользь, сказал, что очень она ему нравится, но по сторонам смотрел более внимательно и пристально. Следует отметить, что и женский контингент оглядывался на моего друга, хоть и маскировал свой интерес различными манипуляциями. По пути к летнему театру, где мы обещали встретиться с моей стайкой, проходили мимо теннисного корта. Как раз крайний корд был занят двумя миловидными созданиями, прямо кричащими, что корт им нужен только для демонстрации своих прелестей. Володька стал в стойку и сказал, чтобы я шёл, а он догонит. На концерт Володька не пришёл, не пришёл и на корабль. Не было лётчика и за завтраком. На мою тревогу за друга Наталья отметила:

— Лоси, когда у них гон, по две недели не едят!

Я с её спокойствием не согласился и после завтрака заглянул к Володьке в номер. Отлегло от сердца, когда увидел его одетого, бревном лежащего на заправленной кровати. На скрип двери он не отреагировал, и я не стал его тревожить. На обед решил разбудить. Володька сидел на кровати и, казалось, был в какой-то «просрации». Сидел покачиваясь. Руку, однако, протянул, и я присел рядом.

— Какая из двух? — спросил я.

— Третья, — обречённо выдавил Володька.

— Хороша?

— Афродита!

— Учитывая, что она с тобой сделала, скорее она Лаверна – богиня ночных воров и мошенников, — блеснул я интеллектом, хотя сам узнал об этой богине только вчера, читая «Видока» Франсуа Эжена. — Расскажешь?

— Не сейчас. Пошли чего-нибудь пожрём.

Наталья отметила, что Володька впервые был плохо выбрит, в мятой рубашке и, что таким сильным «амбрэ», хоть и от дорогого одеколона, отличаются люди, которые хотят что-то скрыть в своём обличии.

За ужином Володьки не было. Я уже не волновался: Венера-Лаверна знает, что делает. На следующий день мы уехали на экскурсию в Никитский ботанический сад, и Володька на день выпал из поля зрения. Я иногда на ночь брал у Володьки «Grundig» послушать новости, зашёл к нему вечером — ни Володьки ни «Grundigа». На смятой кровати валялся весь его гардероб, а на полу пар пять нестиранных носков. В последующий день друга я тоже не видел, но в номере его присутствие было очевидным: грязные носки переместились в урну, а гардероб всем скопом был брошен в шкаф. Куда девалась аккуратность? Володька явно сдавал позиции в противостоянии змию-искусителю. Хотя, плевать он хотел сейчас на какие-то условности и манеры. Любовь это сплошная импровизация, и ничего здесь не предусмотришь. И тот никогда не любил, кто будет со мной спорить. Бросилось в глаза отсутствие ракетки, ранее она в чехле покоилась на комоде. Но более всего меня поразил досконально выдавленный тюбик зубной пасты: он был выжат так, как будто по нему проехал каток… С Натальей я старался отсутствие Володьки не обсуждать — заранее знал её вердикт: все вы, кобели, одинаковые. Вопрос это спорный, поэтому я и старался не обсуждать. Не она ли советовала мне брать пример с Владимира?

И всё-таки мы его увидели. На восьмой день он нашёл нас на пляже. Осунувшийся, в несвежей майке, но с какими-то поющими глазами… Наталья спросила:

— Уехала?

— Улетела, — вздохнул Володька и растянулся прямо на гальке.

Мне не терпелось всё узнать и, выждав минуту, когда Наталья с детьми ушла купаться, я предложил другу освежиться холодненьким. Он как-то неубедительно стал отказываться и я всё понял:

— Я угощаю!

Вовкина история

— Как познакомился? Мяч куда-то улетел. Пошёл искать. Залез в какие-то кусты, а там ОНА! Загорает топлес… из одежды — очки. Увидела меня, приняла позу сидя, прикрылась и вопросительно на меня смотрит. А у меня столбняк! Речь отнялась, в горле сухо и пощипывать начало в нижнем отделе таза.

— Тут мяч не пролетал? — наконец выдавил из себя идиотскую фразу.

— Может, отвернёшься? — спросила незнакомка. Голос такой приятный, как родной какой-то…

— Зачем? — говорю… — Ах да! — И резко повернулся, при этом потерял равновесие и свалился в какой-то колючий кустарник.

Незнакомка мило рассмеялась и подала руку. Когда поднялся, она была уже в халатике, который делал её ещё сексуальнее. Она что-то говорила: никуда от вас теннисистов не спрячешься, а так хочется погреться на солнышке… – два притопа, три прихлопа… Я на неё смотрел, и желание было только одно – изнасиловать. С её, конечно, согласия. Так меня к ней влекло.

Вовка на минуту умолк, собираясь с мыслями… А мне не терпелось услышать всю историю.

— Дальше-то что было?

— Да чёрт его знает, что было… Помню, на самой вершине Медведь-горы лежали на полотенцах и любовались звёздами… они там с тарелку… и цикады… сто тысяч цикад.

— А потом?

— Потом такси, Ялта, ресторан, цыгане…
— А потом?

— Да что ты пристал: потом, потом… «Загнал» ракетку… И-и-и… Яхта, остров, лаванда и опять цикады…

— Ну, дальше-то что?

«Загнал» «GRUNDIG» и решили покорить Ай-Петри, подняться до «Беседки ветров». Да где там! Поднялись только до горелого леса со стороны Краснокаменки… Два дня потом спускались… Вовка говорил так горячо и искренне, без пошлости и прикрас, что думалось: так может говорить человек только о своей первой любви, страстной и бесшабашной…

Володька опять замолк, но я уже не спрашивал, что дальше. Дальше я мог его историю рассказать и сам: потом «загнал» «Nikon». А зачем теперь «мурашки» снимать? Потом ужин при свечах на веранде «Ласточкина гнезда» с неизменными цыганами, а потом… – Медведь-гора, полотенца и цикады… Что может быть лучше?! Да и загнать-то больше нечего. Эта история могла быть рассказом любого из молодых выпускников-лейтенантов нашего Борисоглебского училища, которые за дружбу, а тем более любовь, отдадут и больше, чем «Nikon» и никогда не пожалеют. Это обстоятельство сильно меня сближало с Володькой. Как мне хотелось посмотреть на его пассию! Но Володька отрезал: — Меня бы здесь не было, если бы она была хотя бы за сто километров. У л е т е л а!!!

После этой истории, мы ещё неделю «лечились» в санатории, но Володька больше ни на миг не отлучался, на женщин даже не смотрел. Каждый день посещали корт. Володька играл моей ракеткой – всё одно я её для «понта» взял. В конце я ему её и подарил. Уезжал он налегке — с одним целлофановым пакетом, но со счастливым лицом, неизменным чувством юмора и приветливой, по-детски светлой улыбкой. И пусть у него денег осталось на чай в вагоне, он ни о чём не жалел, потому что в его жизни появилась ОНА, были сумасшедшие крымские ночи и сто тысяч цикад.

Прибыл как лётчик, взял всё на «сверхзвуке» и убыл как лётчик, оставив яркий «инверсионный след» о себе в памяти тех, кто был с ним рядом.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.

Return to Top ▲Return to Top ▲