Tweeter button Facebook button Youtube button

Экипaж Элефaнта

14 апреля 2012
Автор
print

1974-Ladychenko-ЭкипажНаконец сданы все теоретические экзамены, подтверждающие право курсанта попробовать себя в воздухе.

За полтора года мы многое узнали в целом об авиации, о конструкции самолета, узнали формулу Бернулли, утверждающую, что аппарат тяжелее воздуха просто обязан летать.

Многие впервые узнали, что фонарь, это тот стеклянный колпак, что накрывает кабину летчика, а не только то, куда вкручивают лампочку. И, наконец, мы выполнили несколько полетов на тренажере Л-29. Чего же еще? В УЛО делать больше было нечего и курсанты засобирались в летние лагеря на полевые аэродромы. На них-то и пройдет вся жизнь военного летчика. Нашей 5 роте выпал аэродром Ряжск. Курсантов разбили на эскадрильи, звенья, экипажи. Мы получили летную форму и очень ею гордились. И вот день перелета настал. К казарме подали машины и мы стали грузить свой нехитрый скарб. Говорят, что солдату собраться — только подпоясаться. Как бы не так!? Одних курток несколько, да комбез, да шинель, да обувь, чемодан, книги, постельные принадлежности, а еще спортинвентарь…

Вот на нем-то остановлюсь поподробнее. На входе в наше училище висит огромный баннер «Спорт — досуг летчика»! Следуя этому совету, многие, кроме спортивной формы, имели еще и инвентарь:  борцовки, мячи, эспандеры, гантели.

Мешков и Звягинцев

Мешков и Звягинцев

Дальше всех пошел командир 303 отделения сержант Валера Мешков. Вес его спортинвентаря зашкаливал за тонну. Приехав на аэродром, все наши пожитки мы должны были перегрузить в одиноко стоящий, огромный вертолет Ми-6. Когда Мешков со штангой на плече подошел к вертолету, его остановил инженер, ответственный  за погрузку. Он сказал:

Вы что, с ума тут посходили? Вертолет, хоть и большой, но летчики и так сомневаются, что со всем вашим барахлом смогут оторваться от земли, а вы еще лезете со штангами.

Мешков с такой позицией экипажа не согласился и быстро изменил тактику. Он раздал блины от штанги каждому курсанту, и те внесли их на борт, вместе с постельными принадлежностями. Себе Мешков оставил двухпудовку, и спрятав ее в рюкзак, одел его за спину.

Легкой походкой он подошел к вертолету, но когда запрыгивал в люк, его качнуло и он задел рюкзаком того самого инженера погрузки, который от толчка улетел на матрасы.

— Мешков, тебя же предупреждали. Вот подойду сейчас и как тресну!

— А я, как умру! — в такт ему парировал  Мешков.

Хитрость Мешкова была разоблачена и его заставили выбросить гири из вертолета. Валера сказал:

— Вам нужно, вы и выбрасывайте.

Мы от души смеялись, наблюдая, как  два члена экипажа еле-еле тащили рюкзак до люка. Ну, наконец, загрузились… Расселись в чреве вертолета, кто на что, и тот начал раскручивать лопасти.

Я, да и многие курсанты никогда не летали на этой диковинной штуке с габаритами крейсера «Аврора». Полковник Бураго утверждал, что вертолет летает по тем же законам аэродинамики, что и самолет. Поверим на слово и оставим до момента прилета эту гипотезу на его совести.

Между тем, вертолет вышел на максимальные обороты, сопровождающиеся и максимальной тряской, оторвался от земли, набрал метров 10, повисел минуты 3 и опять сел на землю. Через минуту он повторил попытку, но опять без результата. Ничего не зная про наши штанги, экипаж плюнул на затею вертикального взлета, вырулил на бетон и взлетел по самолетному, с разбега.

Летели часа два, большей частью молча — все равно ни хрена не  расслышишь, да и челюсти отбивали дробь.

Наверное, командование училища нарочно предоставило вертолет для перелета, чтобы у нас, у будущих  истребителей, на всю жизнь зародилась неприязнь к «танцу с саблями». Ну, как бы то ни было, долетели. На выгрузке мы штанги не прятали и, как оказалось, зря. Замкомэска приказал сложить все железо в одну кучу и отправить на склад.

Мы робко возражали, мол, спорт – досуг летчика, но замкомэска ответил: «Инструкторы доведут до вас, какой именно спорт — досуг летчика». Потом летчики действительно объяснили, что закрепощать гладкую мышцу бицепса летчику нельзя — не посадишь самолет плавно. Мышца, привыкшая к динамическим нагрузкам, будет «подрывать» плавное взятие РУС на себя.

А что касается спорта, то нужно тренировать красивый подход к снаряду, красиво изготавливаться, фиксировать и красиво отходить от снаряда.

Так мы ничего и не поняли, но утром у сержанта Мешкова под койкой все равно был весь его металлолом. Иногда какой-нибудь хиляк брал у Мешкова инвентарь — так — «чисто поржать», а остальные очень преуспели в красивом обходе снаряда и быстро набрали вес на реактивной норме.

Побудительные мотивы

— Ну, давайте знакомиться, — без предисловия сказал лейтенант Ладыченко. — Я ваш инструктор, окончил год назад Ейское училище. Вы моя первая группа, поэтому и у вас, и у меня будут, очевидно, трудности с этим связанные. Но совместными усилиями, думаю, всё преодолеем и все вылетим. Первое, что мне хотелось бы узнать, те побудительные мотивы, которые привели вас в лётное училище. Если ваш выбор достаточно серьёзен, то и к учёбе вы будете подходить с пониманием  серьёзности вашего выбора, а если в летное училище вы пришли только потому, что авиация престижней кавалерии, то, боюсь, может ничего не получиться. Давайте начнём с вас, — Ладыченко указал на Михалева.

Юра Михалев рассказал, что в авиации служил его отец, атмосфера в семье была авиационная, что он с детства готовил себя для этой профессии…

Юра Михалев

Юра Михалев

Ладыченко делал какие-то пометки в книжке инструктора.

— Ну а вы, — инструктор указал на Шахмирзаева.

Камиль Шахмирзаев любил из любого вопроса сделать праздник словесности и начал издалека: все горцы — прирожденные воины и он не хотел быть исключением.

Камиль Шахмирзаев

Камиль Шахмирзаев

Если аварец не служил, его никогда не назовут мужчиной. Камиль старался учиться на отлично, ходил в авиамодельный кружок… Семья одобрила его выбор и сёстры очень им гордятся…

Ладыченко спросил, как Камиль отлетал на тренажёре.

— Из 4-х посадок 2 неудачные, — ответил Камиль

Родионенко ответил, что его друг учится здесь же, курсом старше…

У Щербакова – всё в жилу: и пятёрки, и авиамоделизм, и сотня прочитанных книг про летчиков и спорт…

Геннадий Чепус

Геннадий Чепус

Когда дошла очередь до меня, я уже и не знал чего добавить, но инструктор интересовался другим: почему я, окончив техникум, не пошёл на производство, а поступил в училище?

Мне не хотелось говорить, что в школе я учился плохо и никогда бы из школы не поступил. А в техникум пошёл за своим закадычным другом Витькой, да и школьная общественность этого очень хотела. Как ни странно, в техникуме дела пошли гораздо лучше может быть от того, что появилась та самая мотивация – стипендия. Инструктору я всё же сказал, что учился в школе «не очень». И модели не строил… Но самолёты знал.

Виктор и Галина

Виктор и Галина

В Таганроге базируется полк Ейского училища. Ещё мальчишкой бегал смотреть полеты. А еще с пацанами на аэродромной свалке выбирали лом магния, напильником стачивали стружку и добавляли её к сере. Замечательные получались взрывпакеты…

Наверное, мой «побудительный мотив» менее всех понравился инструктору, потому что он, отпустив всех, меня  попросил остаться.

— А ведь мы с тобой земляки, — начал разговор Ладыченко. — Я родом из Матвеева-Кургана.

— Как же, знаю, — ответил я. — Бабушка сдавала комнату студенту из Матвеева-Кургана. Он летом приглашал меня к себе на реку Миус… Там ещё в 60-х годах военные вели работы по разминированию полей и лесополос в местах, где проходил легендарный  Миусский фронт, так что мы, пацаны, всегда были с патронами и тротилом.

— И что же вы делали с тротилом? — поинтересовался инструктор.

— Освещали им свои землянки, — отвечал я. — Горел он плохо, сильно коптил, но за неимением лучшего…

— А отец твой был на фронте? – не дал мне закончить Ладыченко.

— На фронте не был – возрастом не вышел, но после оккупации и освобождения Таганрога отца мобилизовали. Служил он в батальоне тяжёлых тягачей сапёром, одним словом, собирали разбитую технику на местах боёв.

Многое из техники — с боекомплектом. Случалось, боекомплект детонировал, и несли они боевые потери, хоть и шли во втором эшелоне.

Отец  рассказывал, что летом 1943 года они с приятелями прятались в Донских Плавнях, в камыше, и наблюдали воздушный бой с участием одного нашего истребителя и двух Ю-87. Наш подбил одного «лаптёжника», но и сам дымил, уходя за линию фронта в сторону Ейска. В конце войны сапёры пытались добраться до Юнкерса, но там сплошная топь. Тогда бросили эту затею. А в 60-х годах самолёт подняли и мы, пацаны, принимали в этом активное участие.  А ещё отец рассказывал, как предатель завёл два наших самолета на таганрогский аэродром, занятый фашистами…

Лётчики поздно поняли это, но поняв, дали бой немцам, а самолёты сами сожгли. В плен не сдались. Немцы похоронили наших летчиков с почестями…

На старом кладбище на их могилах надпись: «Безумству храбрых…»

Чепус В.В. 2-й ряд третий слева

Чепус В.В. 2-й ряд третий слева

Предательски подкатил ком к горлу и я не договорил.

Помолчали, а потом Ладыченко задумчиво произнёс:

— А говоришь, нет мотива… В общем, так: я ведь тебя оставил с целью предложить должность старшины экипажа. Как ты?

Когда я узнал, что Ладыченко мой земляк, этого вопроса можно было и не задавать. Конечно, я согласился, хотя и не понимал, к чему это меня обязывает.

 

Экипаж

Шахмирзаев, Чепус, Родионенко, Ладыченко, Михалев, Щербаков

Шахмирзаев, Чепус, Родионенко, Ладыченко, Михалев, Щербаков

На следующий день Ладыченко представил меня экипажу в должности старшины. Никто не представлял, какие у меня будут полномочия, поэтому издевались, как могли: ты смотри теперь, «енаралов» не забижай! Ладыченко объяснил, что я отвечаю за дисциплину в экипаже, за своевременное выполнение приказов инструктора, за порядок на самоподготовке и т.д. Родька, не терпящий над собой  никаких начальников, сразу полез в бутылку:

— А руки ему распускать можно?

— Нет, только критика и товарищеское порицание.

Родя, удовлетворённый ответом инструктора, съязвил:

— Да пусть хоть искритикуется и испорицается весь…

— Зря ты так, — не дал ему закончить Ладыченко. — Вот в армии Камбоджи критиковать, значит бить по голым пяткам бамбуковой палкой…

Родя напрягся что-то ответить, но Ладыченко уже продолжал:

— А главное, за что я буду спрашивать со старшины, так это за пустой тренажный самолёт. Пока не вылетел последний курсант в экипаже, тренажный самолёт должен быть занят нашим. Всё ясно?

— А пусть он отвечает и за стартзавтрак для экипажа, — не унимался Родя.

— Нет,  стартзавтрак — дело личное, — оборвал его инструктор и продолжал:

— Я смотрю, Родионенко, вам не терпится тоже получить должность, извольте — будете отвечать за материальное обеспечение учебного процесса. Вот вам и первое задание: отремонтировать и пополнить учебную базу экипажа, а именно вот этот домик. Другие экипажи уже приступили.

— Ну что, напросился? — съязвил Михалёв.

Нужно отметить, Родька с энтузиазмом взялся за обустройство и даже преуспел в этом. Догнав по благоустройству другие экипажи, мы решили пойти дальше. Солдаты ОБАТО притащили Родьке три табуретки и Серёга объяснил их назначение. В пику другим экипажам мы изладим скворечник, а замкомэска заставит изготовить таковые все экипажи, это будет наша подлянка всем. Заряженные злодейством, из трёх табуреток мы сделали довольно просторный скворечник в расчёте на большое птичье семейство, причём пол-табурета ещё и осталось. Краска была только шаровая и красная. Решили покрасить в красный, боясь что шаровый выдаст в конструкции табуреточное начало, а лишние вопросы нам ни к чему.

— Скворцам же один хрен, всё равно они дальтоники, — утверждал Родя.

Нужно было видеть с каким нетерпением мы ждали завтрашнего обхода… И вот он наступил…

Валерий Саморуков

Валерий Саморуков

Замкомэска Саморуков уже обошёл 4 домика и довольный приближался к нашей зоне ответственности. Его сопровождали инструкторы «отстрелявшихся» экипажей. Все весело на ходу разговаривали, хотя поведение самого Саморукова стало настораживать нас: по мере приближения к нашему домику, счастливая гримаса на лице Саморукова сменялась на удивленную. Красное творение нашего зодчего виделось издалека, но, похоже, назначение этого предмета Саморуков понять не мог до последнего.

— Какой идиот повесил на дерево собачью будку? — все ещё сомневаясь, спросил замкомэска.

Родька, занявший позицию в первой шеренге для упрощения церемонии получения благодарности, подался назад, пытаясь слиться с толпой.

В стане сопровождающих лиц послышался ропот:

— Во, мля!

— Это к войне!

Затягивалась пауза, и Родя, всё ещё надеясь на перемену настроения Саморукова, ответил, что это скворечник…

Кто-то подобострастно высказал сомнение:

— Да ну?!

— Иди ты!

Похоже, это откровение добило Саморукова и он взорвался:

— Вы, мля, что сюда приехали? Соловьёв слушать!? Они же нарожают детей, будут верещать и отвлекать вас и без того дураков от занятий! Убрать немедленно! И дерево спилить нахер…

Офицеры зашлись в смехе, не смеялся только Ладыченко. Не буду даже говорить, как над нами издевались «вражеские» экипажи, когда мы снимали шедевр с дерева.

В это время мимо проходил истопник из котельной, который попросил Родю уступить ему изделие за бутылку. Но получил ответ, что тут дров пол-куба, да работа, и всё это тянет на две бутылки…

Торговаться с Родей было бесполезно. Позже два скворечника с тремя красными сторонами я увидел на дереве в караульном городке.

Инструктор, как ни странно, на нас не рассердился, а сказал, что над нашим домиком не скворешню вешать надо, а шатёр натягивать, потому что ЦИРК!

— А что, над этим стоить подумать, — подытожил Родя.

— Да чего тут думать, Саморуков ни за что не согласится, — серьезно возразил Камиль.

Инструктор нам явно нравился за доброту и ненавязчивую требовательность. Мы стали звать его «Лада».

Ужин

И вот прошла первая летная неделя. Мы, курсанты, не могли прийти в себя — столько всего случилось. МЫ НАЧАЛИ ЛЕТАТЬ!!!  Все были под впечатлением первых полетов, как под воздействием наркотиков. Враз позабылись ссоры, все лица светились улыбками, хотелось любить весь мир… Как лётчики, мы стали питаться вместе с инструкторами в лётной столовой по реактивной норме. Это было нечто: стол устлан белой скатертью и ещё до подачи основных блюд заставлен всевозможными закусками. Да впридачу кофе, сок, шоколад…

Пищу развозили опрятные молодые официантки. Можете себе представить: после лётного дня собирается экипаж за столом, ждем официантку и говорим, говорим.  Конечно о полётах, о впечатлениях, о маленьких победах и небольших недочётах. Смеёмся, шутим, в общем, делаем всё, что делают счастливые люди. Но вот в зал входит какой-то лейтенант даже не нашей эскадрильи, останавливается, окидывает взглядом курсантскую половину зала и громко приказывает: «Встать! Смирно! Шумно… Садись!» Мы сели, но всё одно на пол-тона тише восторженно общаемся. Входит ещё один летёха и по тому же сценарию: «Встать, шумно, садись». Очень сильно эти действия вчерашних выпускников подгаживали нашему настроению и нас это бесило… Когда третий ревнитель порядка скомандовал: «Встать!» Мы встали и… ушли из столовой. Пример подали наши сержанты.

Офицеры спохватились, поняли что перегнули, послали за нами дежурного по столовой, но мы уже толпой зашли в казарму. Начальник штаба прислал к нам для уговора замполита — капитана Рябошапку. Ни хрена у него не получилось. Кто лучше курсанта может «переть в дурь»? Тогда послали ротного. Капитан Кистанов построил нас на плацу и привёл к столовой. По команде: «справа по одному» мы входили в столовую, в вестибюле разворачивались и через другую дверь выходили. Капитан поймал Михалёва и стал спрашивать, почему тот вышел из столовой?

— А я поел, — ответил Юрка.

— Как поел, когда поел?

— Да быстро забежал, быстро поел и быстро вышел…

Александр Иванович Кистанов

Александр Иванович Кистанов

Родька сказал, что у него уже два дня понос. Желудок плохо привыкает к реактивной пайке, никак не может отвыкнуть от кирзы… Ну, Кистанов про наши «поносы» знал всё, а главное, знал чем их лечить… Он построил нас во взводную коробку и занялся строевой подготовкой, обрадованный представившемуся случаю. Мы, однако, этому случаю не были рады и строевую обратили в фарс. На команду перейти на строевой шаг, мы переходили на «паровоз». Бился, бился с нами ротный и, чтобы не потерять лицо, приказал продолжить занятия старшине Ковалёву. В другой бы раз Ковалёв ревностно отнёсся к выполнению поручения ротного, но сегодня он сам был обижен и перепоручил всё Дорофееву, сам же взошёл на трибуну и оттуда посылал шутливые реплики.

Scan дорофеев

Володя Дорофеев

Мы все были рады расслабиться и дурачились, выполняя шутливые команды. На нас уже глазели свободные от «дурдома» эскадрильи и зеваки… Ковалёв вошёл в раж и продолжал…

— Командовать парадом приказываю генералу армии Дорофееву! Принимать парад буду сам! Генерал-майор сержант Дядченко! Гришка обиделся:

— Ты сам понял что сказал?

— Будете пререкаться, — не унимался Ковалёв, — разжалую до полковника. Выставляйте линейных! К торжественному маршу! Командиры отделений-батальонов — вышли вперёд!

Леша Богачев и Миша ковалев

Леша Богачев, Миша Ковалев и Гера Егоров

— ПОБАТАЛЬОННО…  НА ОДНОГО ЛИНЕЙНОГО ДИСТАНЦИЯ! ПЕРВЫЙ БАТАЛЬОН ПРЯМО, ОСТАЛЬНЫЕ НАПРА-ВО! РАВНЕНИЕ НАПРАВО, ШАГОМ МАРШ!

И мы ПОШЛИ!!! Мы пошли так, как никогда, ни до, ни после не ходили, к какому бы празднику нас не готовили… Мы шли так, как будто шли по брусчатке Красной площади… Смотреть сбежался весь гарнизон… Потом мы запели… Это надо было видеть! Перепуганный начштаба подполковник Бабичев приказал Кистанову прекратить это безобразие, пока курсанты в парадных порядках, с песней, не ушли в город на танцплощадку…

По всему было видно, что командир полка устроил разнос офицерам — и то сказать, случись какое происшествие, начнут копать… а  курсанты летают без ужина(!?) Скандал! Командование поставило задачу инструкторам выявить зачинщиков, но те энтузиазма не проявили: и у них, и у нас отношение к стукачам было одинаковое.

Лада только спросил нас, какое участие принял в «параде» наш экипаж? Мы ответили, что были линейными. Лада сказал, что это тоже неплохо.

— Генерал-сержант! Надо же! — ухмыльнулся Лада…

Больше нас в этом полку на вшивость не проверяли.

Слово и дело

В начале июня, по одному — по два, а потом и больше, стали вылетать самостоятельно курсанты «дружественных экипажей». А в нашем – «всё кипит и всё сырое». Пришли мы как-то на самоподготовку в наш домик… Лада сидит в курилке. Курит… Мы вошли в класс, начали бесконечную писанину, а Лада всё курит одну за другой…

— Мужики, — говорю, — что-то у нас не так. Почти все инструкторы выпустили хоть по одному курсанту, а мы все барахтаемся. Вон Лада как нервничает… Давайте поразмыслим, чем мы хуже?

Первым высказался Михалёв:

— Но ведь Лада тебя вывозит, всем видно. Чего же ты телишься?

— Точно, — поддержал его Щербачок…

— Правда ваша, — отвечаю. — Не выходят у меня посадки одна в одну. Лада говорит, что я уже десять дней назад сам сажал самолёт, а я постоянно его руку чувствую… Вы правы, дальше тянуть нельзя. Сегодня вторник, в пятницу я полечу САМ, даю вам слово. Разобьюсь, а полечу!

— А вот этого нам не надо, — испуганно вставил суеверный Камиль.

— Да я не в том смысле… Ну и вы давайте, думайте чем друг-другу помочь. У Камиля да и у Щербачка проблема с передним колесом… Давайте завтра весь день сидеть в тренажном самолёте. Один в воздухе, другой — в тренажном, остальные поднимают нос. Будем поднимать до тех пор, пока Витька с Камилем не запомнят эти 20 сантиметров.

На средине разговора вошёл Лада. Ничего, бодрый…

— Наш экипаж, — весело начал  Лада, — напоминает мне сказку «Волк и семеро козлят», причём в нашем случае «козлят» — это глагол…

Первым смысл сказанного уловил Щербачёк и тихо «заблеял», по мере дохождения до каждого, подключались к веселью и мы. Серьёзным оставался только Камиль.

— Нас же пятеро, — возразил он  Ладе, — и мы легли…

На следующий день я был в плановой за Михалёвым. Камиль сидел в тренажном самолёте, Родя с Щербачком поднимали нос, а я караулил старт-завтрак.  По прибытии завтрака, я затарил им сумку от шлемофона — на всю братию и инструктора. И пошёл встречать Михалёва.

Лада прилетел с Михалевым сдержанно хмурым и что-то выговаривал Юрке, подошедшему за замечаниями. Надо сказать, Лада никогда не выходил из себя, или мы не замечали. Если уж в кабине реально появлялся «запах цветов, которые принесут нам на кладбище» — тогда Ладыченко прибегал к ненормативной лексике, да и то – без особых затей и оборотов…  В других экипажах инструкторы заводились сразу, как только сядут в кабину…  Вчера Гареев не мог тронуться со стоянки — колесо попало в ложбинку… Ришат излишне прибавил газу — образовалось пыльное облако… Инструктор сразу возбудился:

Ришат Гареев

Ришат Гареев

— Гареев! Какой же сукой надо быть, и как же надо ненавидеть авиацию(!), чтобы так газовать…

У нас же выходило так: если я ошибся на первом развороте — я урод, на втором — жалкий урод. На третьем — я тот же урод, но уже жалкий и вонючий. На четвёртом и до заруливания — жалкий, вонючий урод и даун…

Родька был дебилом, грязным дебилом, грязным-вонючим… Михалёв — придурок, грязный придурок и т.д.

К Щербачку было другое отнощение: зная, что словами его не проймёшь, Лада бил кулачищем по обшивке в задней кабине и Витька боялся, что когда-нибудь Лада пробьёт борт и произойдет разгерметизация.

К оценке действий Камиля Лада подходил с психологически тонким расчётом. Видимо, в Ейском училище этому учили. Зная, как кавказцы реагируют на поминание их родственников всуе, Лада говорил, что вызовет телеграммой его бабушку и пусть она учит внука действию рулями на четвёртом развороте…

Писал я эти воспоминания и задавал себе вопрос: а можно ли было не ругаться на курсантов? Ответ пришёл сам-собой, много позже, когда я учил жену вождению…

Вот и сейчас Лада «кошмарил» Михалёва, но без особого энтузиазма, видно было, что не так уж всё и плохо.

Дождавшись, когда Лада отпустил Михалёва, я принёс завтрак. Лада расположился на крыле. Он лениво ел бутерброд и давал мне указания. Перед запросом на запуск, когда техник увязал Ладу в кабине, я обратился к нему с просьбой о том, что первый полет мы выполним вместе, второй и третий — я сам и, если полеты ему понравятся, в четвёртом он поднимет руки, чтобы я их постоянно видел…

— Идёт, — ответил Лада, и мы полетели. Я всегда испытывал трудность в установке правильного угла набора высоты после уборки шасси, как-то не добирал. Сегодня я пошёл на хитрость, взял с собой синий маркер и отчертил на стекле фонаря правильный угол набора относительно горизонта, когда Лада контролировал меня в первом полёте. Дальше полёты пошли штатно: на взлёте я «свою черту-метку» клал на горизонт — и всё получалось.

И вот четвёртый полёт. До четвёртого разворота я работал так, как будто инструктора в кабине нет. В развороте излишне увлёкся шариком скольжения авиагоризонта, удерживая его посредине, и чуть-чуть потерял высоты… Заканчивать четвёртый пришлось в горизонте. После выпуска закрылков на 30 градусов запел: «заход, скорость, высота, нет ли крена, сноса»… Я уже забыл о нашем договоре с Ладой и, выравнивая самолёт, случайно взглянул в зеркало. Сведенные и поднятые ладони инструктора заставили моё сердце биться чаще… Тем не менее, я работал дальше.

Увеличив усилие РУС на себя, плавно убираю обороты на малый газ, выравниваю самолёт над полосой на высоте один метр. По мере приближения к земле я стал энергично выбирать РУС, создавая нормальное посадочное положение. Когда самолёт приземлился и опустил нос, Лада опустил руки. Молчали. После сруливания с полосы, Лада сдвинул фонарь, положил руки на борта и засвистел. Так он делал всегда, когда дела шли хорошо.

После полёта Лада только сказал:

— Ну что, сачёк, понял ты, наконец, что я тебя уже неделю зря катаю? Ошибки были, но ты их сам исправил. Считаю, что ты готов к самостоятельному полёту. Как ты сам?

— Только об этом и мечтаю! — радостно выпалил я.

— Ну, тогда завтра планирую тебя на проверку и вперёд — САМ.

Подошедшим мужикам я сказал, что на завтра нужен «КАЗБЕК». По традиции, пачку оставляют в курилке, и все свидетели курят и пишут пожелания. Родя ответил, что уже на всех заготовил…

 

Первый полет

Чепус и Ладыченко

Чепус и Ладыченко

Первый полёт! Кто не помнит об этом!?

Столько курсантом прочитано книг! –

Всё для того, чтоб сегодня с рассветом,

Сесть в серебристый стремительный М И Г. …

 

 

 

С самого утра в экипаже создалась какая-то благостная атмосфера, как в доме роженицы, когда все всё знают, но делают вид, что ничего существенного не происходит. Все знали, что у меня с разлёта два круга с замкомэска на допуск, но знали и то, что такого ещё не было, чтобы кого-то зарубили — неподготовленного никто на проверку не запланирует. Я делал всё, как обычно, но сверлило меня какое-то нетерпение. За завтраком ничего в рот не лезло, всё время смотрел на часы. Из столовой первым потянулся на стоянку, влез в тренажный самолёт, но не смог просидеть в нем и пяти минут, для порядка проговорил полёт по кругу, но думал о чём-то другом.

Рассеяно слушал доклад разведчика погоды. Какая мне разница, какая она в радиусе 300 км. Моя погода — вот она, над полосой. Мужики стали ко мне предупредительны: даже Родька не подначивал… Назвали мою фамилию: с разлёта — на проверку. Проверяет замкомэска капитан Саморуков, вместе со мной летел на проверку и Петров, но он с другим проверяющим, а я свой самолёт передаю Юрке Цыкову. Вот такой расклад на сегодня.

Я понимал: мой сегодняшний  вылет, если он состоится, открывает дорогу остальным, и я от этого переживал ещё больше. Как только с предполётного построения отпустили курсантов, я сразу влез в кабину и мужики быстро меня пристегнули, вынули чеку катапульты, сняли все заглушки и отошли от самолёта к ящику с инструментом. Тихо переговариваясь, стали ждать инструктора. Обычно я строил экипаж и докладывал инструктору о готовности к полётам, но сегодня отступил от этого правила, а Лада вроде как не заметил. Подойдя к самолёту, он хотел что-то мне сказать, но тут на подножке АПА подъехал Саморуков… Он только и спросил: «Готов?» Я с уверенностью в голосе ответил утвердительно.

— Ну, тогда запрашивай. Меня нет! — никаких вопросов.

Лада похлопал меня по плечу и отошёл к ребятам. Техник суетился, увязывая Саморукова.

Нет смысла описывать эти два полёта. Все равно, что прочитать инструкцию… Но вот, чего я не ожидал, так это того, что техник сотрёт мою метку… Прапорщик мог неделю не пылесосить кабину, а вот сегодня метка фломастером на стекле ему помешала. Естественно, набор высоты оставлял желать лучшего. Ещё  коррективу в мой полёт внесла лужа, та самая, которая заканчивалась в точке выравнивания и которая уже неделю не сохла. Когда я заходил на полосу во втором полёте, сделал после четвёртого всё как надо, но тут Саморуков по СПУ мне приказывает садиться правее лужи. Пришлось вносить коррективы в расчёт, что повлекло лишние манипуляции. Ну, вроде, обошлось. После заруливания Саморуков выскочил из задней кабины и побежал в другой самолёт. Лада его некоторое время  сопровождал, затем отстал и, цветущий, пошёл к нам. Поравнявшись с ребятами он приказал им вытянуть парашют из задней кабины и увязать ремни. Ребята всё поняли и радостно бросились выполнять команду. У меня во рту стало кисло… Лада отвёл меня в сторону и сказал, что Саморукову не понравился набор высоты (кто бы мог подумать).

— И ещё, — говорит, — помни, что этот полёт у тебя не первый — видел мои руки… Делай всё, как всегда. — Ну что, готов?

Я выпалил: — ДА!

— Ну, в кабину и С БОГОМ!  При запросе не забывай добавлять «САМ».

Когда я выруливал, мужики выстроились «во фрунт» и приложили руки к пилоткам. Как они мне были сейчас близки!

Перед выруливанием на полосу я увидел на глиссаде самолёт и тут же получил указание РП:

— 096, стоять! После посадки — на взлётную!

Я ответил: — Понял, 096, после посадки — на взлётную и добавил: «САМ»!

Вырулив на ВПП, поставил колесо по оси, зажал скобу тормоза и запросил:

— 096, взлёт, круг, САМ!

— Взлетайте, 096!

Вывожу обороты на максимум и отпускаю скобу тормоза… Самолёт рванул вперёд, вдавливая меня в кресло… В задней кабине звякнул о металлическую спинку кресла замок привязных ремней, подтверждая, что в кресле никого нет…

Чтобы тишина в задней кабине не «давила», я громко бубнил полёт по кругу, руками выполнял команды, а если «нерадивый» курсант опаздывал, я поощрял его голосом инструктора…

«Ну что ты, зёма, опять куришь? Набирай  высоту»…

Весь полёт проходил штатно, даже сказать нечего — всего 8 минут. Не успел взлететь, уже подхожу к третьему. На траверзе «Т» уменьшаю скорость до 290, выпускаю шасси, контролирую, докладываю — рутина… Как положено, выполняю  четвёртый разворот, выпускаю закрылки, устанавливаю скорость 200, высота 250. Докладываю и начинаю петь: «Заход, скорость, высота»…

Во всех полётах за точку начала выравнивания я держал край лужи и всегда нормально садился. Сегодня Саморуков меня сбил с толку и я решил садиться правее лужи… Как не скользил на правое крыло, но убирал крен и опять становился по центру лужи… Плюнул на эту затею, но борьба с лужей сделала своё дело – упустил чуть-чуть время и вот она — уже высота начала выравнивания. Полностью убираю газ и самолёт «посыпался»… Интенсивно выбираю РУС и красиво сажусь с нормально поднятым колесом… в самый конец лужи…

РП, видя  фонтан воды, сказал, что конвейера не будет, и добавил, что второй полёт после проруливания. На рулении меня тормознул инженер, убедился что ни вода, ни грязь в воздухозаборник не попали, дал добро на второй полёт. И я полетел, и это был уже ВТОРОЙ полёт, и он прошёл штатно. Весь второй полёт я пел: «Над рекой калина спелая, налитая соком»…

Заруливал я на стоянку вне себя от радости:

Первый полёт — дышит грохотом воздух,

Хочется взглядом всю землю обнять,

Юность, ты можешь к планетам и звёздам

Родины крылья стальные поднять!

Дед Свиридов

Дед Свиридов

Лучше не скажешь… Мои братья по крылатому строю, встречая меня, всё так же стояли «во фрунт» и отдавали честь…

Сергей Куцеволов

Сергей Куцеволов

К ним присоединился и мой земляк, курсант первой эскадрильи Сергей Куцеволов.  Не обращая на них внимания (пока), я подошел к инструктору и доложил о выполненном самостоятельном полёте. Принимая доклад, Лада пытался быть серьёзным, но глаза выдавали его крайнее возбуждение и радость… Мимо рулил «дед Свирид» — майор Свиридов. Возле нашей стоянки он «осадил самолёт» и сказал: «С почином Вас, Александр Иванович, с Вас причитается»…  В передней кабине сидел Вадик Свербин и строил мне «рожи»… Поговорив с Ладой, «дед Свирид» закрыл фонарь и порулил дальше выполнять свою нелёгкую «шкрабью» работу.

Летчики-инструкторы Смокило и Жигунов

Летчики-инструкторы Смокило и Жигунов

Вторым  к нам подошёл с поздравлениями лейтенант Смокило, самолёт которого стоял рядом с нашим. Смокило никогда не упускал возможности «подколоть» по-дружески, вот и сейчас он донес информацию, что командир полка издал приказ: экипаж Ладыченко готовить для морской авиации. Уж больно хорошо Вы садитесь на воду! Лада в таком же дружеском тоне отвечал: посмотрим, куда вы садиться будете…

— Та ото ж! — сказал Смокило и ретировался.

Пачка Чепуса от самостоятельного полета

Пачка «Казбека» от самостоятельного полета летчика Чепуса

 

Вечером нас ждал торжественный приём  на квартире Ладыченко, где его супруга Галина приготовила чудеса кулинарного искусства. Позже это стало традицией, все праздники экипаж праздновал у Лады дома. Конечно, это нас сплачивало.

 

 

 

 

 

 

 

Прыжки

Плотников и Медведев

Плотников и Медведев

Как-то приходит Лада и объявляет, что грядут прыжки с парашютом, обязательные для всего лётного состава и, хотя он любит прыгать, но набрал лишний вес и боится за свои ноги.

Родька тут-же вызвался прыгнуть за него.

— А что? — вступил в разговор Михалёв. — У Родионенко большой опыт перевоплощения, на кафедре Лозинского его до сих пор называют Чувахиным…

— А почему? — спросил Лада.

— Да, Родя подписался сдать экзамен по КиПсу за Бориса Чувахина, который этот предмет недолюбливал. Ну, пришёл, докладывает: «Курсант Чувахин на экзамен прибыл»! Взял билет, подготовился да и выпалил: «Курсант Радионенко к ответу готов»!?

Борис Чувахин

Борис Чувахин

Скандал… Кистанов Роде отмерил и за него, и за Чувахина… Мы смеялись, Родя тоже, смеялся и Лада.

— Да нет, наверное я сам прыгну, хотя надо подумать: нач.ПДС лейтенант Цветков недавно в должности, нас ещё не знает…

На следующий день, на построении, комэска зачитывал фамилии лётчиков, которым необходимо убыть на прыжки. В списке был и Ладыченко, но его почему-то не было на построении. Позже к комэске подошёл врач майор Головид и что-то тихо доложил, а мы услышали слово «Ладыченко»…

— И как он? — спросил комэска Калинцев.

— Да, сидит на кушетке, отходит, гематома у него, а так — чего этому слону могли сделать два хулигана?

Оказалось, что на нашего инструктора рано утром было совершено разбойное нападение…

В расположение полка из центра Ряжска можно было попасть двумя путями: праведным и неправедным, как говаривал Лада. Праведным – офицерским: из городского автобуса, через КПП — к ДОСам. Неправедным – курсантским: через овраг и огороды — к дыре в заборе позади котельной. Лада, проводив родственников на вокзал, возвращался домой. Время было позднее, и он решил идти кратчайшим путём, то есть неправедным. Из центра плохо асфальтированная тропинка приводит к останкам какой-то церкви конца XVII века, а за ней — курсантская тропа.

Петров в самоволке

Петров в самоволке

Поравнявшись с этими останками, Лада инстинктивно почувствовал чьё-то присутствие и в подтверждение услышал свист какого-то примитивного оружия…  Это оказалась дубина, которая скользнула по шапке и поломалась на плече… Резко обернувшись, Лада увидел двух удивленных забулдыг, которые не понимали, почему Лада не падает… Присмотревшись, они увидели двухметровую детину, 180х100х90… Последнее, что видели… Быстрее своего визга они пытались бежать, но не смогли. Какая-то неведомая сила враз обоим вывернула «бежалки» аккурат возле задницы. Обмякших злодеев Лада приволок в городок и сдал в караулку, где их поместили в комнату для хранения ядовитых веществ. А в санчасть Лада прибыл не из-за своих увечий, а просить Головида оказать помощь пострадавшим в инциденте…

Такого злодейства по отношению к нашему инструктору, выведенному из строя по настоянию медслужбы, мы потерпеть не могли и лукаво просили Ладу разрешить нам отвести разбойников в милицию…

— Знаю, как вы их отведёте, — ответил Лада. — Пусть этим занимается комендант.

После этого случая Лада ещё неделю не снимал тёмных очков, скрывая гематому.

А прыжки пришлось отложить на время.

 

Родя

Ладыченко

Ладыченко

На самом интересном месте Родькиного анекдота про утонувшую фигуристку в класс вошел Лада. Настроение — так себе… Он всё ещё в очках, глаз не видно и настроение точно не определить.

— Сейчас, – говорит, – комэска  разбор полётов проводил, так накрутил хвоста инструктору курсанта Медведева! Вчера на полетах откуда-то взялся дождевой заряд, да такой сильный, что земли видно не было. А в это время на посадке два самолёта:  158-й с инструктором и 157 – Медведев-САМ…  Один после четвертого разворота, а другой — после третьего.  Инструктор 157-го доложил РП ухудшение  видимости и получил от него указание уходить на второй круг…

Почти одновременно доложил и Медведев, и тоже был отправлен на второй круг… Как же удивился РП-комэска, когда сквозь пелену дождя увидел пробегающий по  БЕТОНУ самолёт… Ничего не понимая, он запрашивает: кто на пробеге? Выяснилось — курсант Медведев… Летчик ушёл на второй круг, а курсант Медведев, с дуру, сел. Зарулил, сел под крыло и дождь пережидает… Там его КЗ и нашёл… Его пытают, почему не ушёл на второй круг, как  приказал РП, а Медведев отвечает, что подумал — это первый самолёт отправили… Чтобы не увязнуть на грунте, довернул до бетона и сел… Скандал!

Андрей Четвертков

Андрей Четвертков

Ещё дальше в демонстрации безрассудной курсантской наглости пошёл курсант первого звена Четвертков… На  взлёте у него несинхронно  убрались закрылки: левый убрался, а правый не полностью.  Одним словом — отказ основной гидросистемы. В подтверждение тому, тормозные щитки стали «хлопать» по фюзеляжу. Какие действия должен был предпринять курсант?

1. Доложить о случившемся РП.

2. Установить  в режиме горизонтального полёта скорость по прибору 250 км.час.

3. Задание прекратить и, по крайней мере, действовать по указанию РП…

Ничего подобного Четвертков не сделал… Видите ли, очень хотелось слетать в зону!? (А убиться, интересно, не хотелось?) Ну, до зоны он как-то долетел… разворачивался «блинчиком», усилия снимал триммером, а кренящий момент парировал дачей ноги… А дальше то что?  Ведь отказ основной гидросистемы влечёт за собой невыпуск шасси… Так всё и случилось. Тогда-то он и доложил РП об отказе. Надо, конечно, отдать должное и отметить, что все команды РП курсант выполнил чётко, со спокойствием и хладнокровием, выпустил шасси от аварийной системы, зашёл и сел. На стоянке его самолёт имел жалкий вид с безжизненно висящими закрылками. Сам этот факт должен был быть предметом обсуждения всего лётного состава, все должны были пройти инструктаж… И что же Четвертков? Да ни хрена подобного. У него в плановой две заправки, так он перепрыгнул в другой самолёт и улетел… На аэродроме переполох, разборки… А где, собственно, герой? А в воздухе!!!  Саморуков чуть трубку не съел… Родя ржет…

Сергей Родионенко (в пилотке)

Сергей Родионенко

— Родя, ты всё ржешь, — строго высказался Лада. — Тебе послезавтра лететь, а ты ржешь. Давай, бубни полёт по кругу. Вот тебе испытание: полёт по кругу продолжается 8 минут. Тебе его проговорить необходимо за 5 — на земле, чтобы в воздухе 3 минуты оставалось на исправление возможных ошибок.

— Начинай, а я засекаю время, – закончил Ладыченко.

Родя начал изворачиваться:

— В инструкции на полет по кругу отведено 11 листов, а с запуском и заруливанием — все 15. Я даже прочесть не смогу за 5 минут, а не то что пересказать…

— Ну, тогда ты не вылетишь сам, — произнес Лада.

— Да ладно, Чепус тоже не уложится в 5 минут, но он же вылетел…

— И сел в лужу, — съехидничал Михалёв.

Я показал ему кулак и Юрка сделал примирительный жест — «Шучу, мол».

— У меня друг в Краснодарском училище летает в Кущёвке, – продолжал Родя, — там они учат летать вьетнамцев. Знаете, как они рассказывают полёт по кругу?

Лада: — Как?

Родя: — Зь-зь-зь злетели, зь-зь-зь саси, крылки, зь-зь-зь саси, зь-зь-зь крылки, зь-зь-зь сели…

Щербачёк ржет, я улыбаюсь, Камиль очень серьёзно смотрит на Родю — рассказ его впечатлил…

— И нечего. Летают, — закончил Родя.

— Ты всё сказал? — спросил  Лада.

— Да!

— Тогда  бубни.

— А ты чему улыбаешься? — спросил меня Лада.

— Да, меня в детстве пытались учить музыке, и я хорошо запомнил название темпов на итальянском. От Andante — неторопливо, до Allegro molto — очень скоро… Вы нас учите «бубнить», как Ференц Лист… У него, если на первом листе партитуры стоит темп «скоро» — Allegretto, то на втором – скоро, как только можно — allegro, но на третьем – всё равно быстрее — Prestisimo…

— Вот это правильно, — сказал Лада. – Давай, Родя, «prestisimo»!

Родя: — Мы тут не в музыкальном училище…

Лада: — А зря! Полёт – это песня!

— Геннадий Васильевич! Вы пели в первом полёте? — подколол Щербачёк.

— Нет, в первом я обкладывал себя бранью за мелкие ошибки, как будто от лица инструктора, но во втором — пел, точно.

— Что-то мы отвлеклись, — напомнил нам Лада. – Рассказывай, Родя. Мы ждём.

Родя начинает издалека: умеренно и тяжеловесно — «molto  moderato e pesante»:

— Запускать двигатель можно от бортового аккумулятора…

Лада: — Родионенко, не дури! Давай от руления…

— Запросить разрешение на руление, получив, выпустить закрылки на 15 градусов и подать команду технику «убрать колодки», осмотреться, увеличить обороты двигателя, рулить на скорости не более 30 км в час…

Щербачёк: — Ты что, Родя, сдурел? На такой скорости ты всех техников передавишь, и все самолёты соберёшь в одну кучу…

Родя обрадовался передышке, перешёл на крик и полез «в бутылку».

— Давай поспорим, что в инструкции — 30!

Камиль полез листать инструкцию:

— Тут написано — без внешних подвесок.

— Да, причём здесь подвески, — подключился к спору Михалёв, — там вообще имеют в виду бетон, а у нас — грунт.

— Ты, Родионенко, пытаешься убеждать нас, как Черчилль, — произнёс Лада. — У того на полях тезисов к докладу было написано: «Довод слаб — повысить голос…»

Короче, начинался обычный для нашего экипажа базар, но Лада не дал ему развиться…

— Рулить нужно со скоростью быстро идущего человека.

— Так, старшина, учить особые случаи, а ты, Родя, пошли со мной…

Лада иногда прибегал к индивидуальному обучению… Родя отвлекался даже на полёт скворца мимо окон, а уж в нашем присутствии он не уложил бы свой рассказ и в час.

Ладыченко поздравляет Родионенко с первым самостоятельным полетом

Ладыченко поздравляет Родионенко с первым самостоятельным полетом

Не знаю, какие силы разбудил Лада в Родькином сознании, но через два дня Родя вылетел, и с разницей в два-три дня вылетели остальные. Нет смысла останавливаться на каждом в отдельности, потому что мы, как дети одной матери, болели одними и теми же болезнями и лечились одними и теми же прививками. Мы вылетели все, никого не потеряли, за что и благодарили Первого после Бога нашего ШКРАБА — Старшего лейтенанта ЛАДЫЧЕНКО!

Впрочем, на одной общей болезни следовало бы остановиться, а вернее как мы её лечили. Речь идёт о приступах тошноты «морской болезни». К примеру, перед Михалёвым рассыпали коробок спичек. Он должен был их собрать обратно в коробок, нагибаясь за каждой и делая поворот на 360 градусов. Не совру, поначалу я сам валился после 23 спички, Мальта падал после пятнадцатой.

После этих тренировок перед полётами в зону мы уже все кульбиты в воздухе переносили довольно сносно.

Комэска объявил Ладыченко благодарность за успешное завершение вывозной программы. Его друзья–офицеры требовали «накрыть поляну», но Лада отшучивался: «Ну, что такое благодарность? Для мушкетёра – много, для графа — мало… А для  ШКРАБА… Лучше бы стакан налили».

 

Курсантские будни

После того, как я вылетел самостоятельно, мной стали заполнять неизбежные для экипажа наряды, а остальные, соответственно, больше летали. Это было правильно, я не протестовал, находил положительные моменты и в наряде: и почитать можно, и плёнки проявить, и фотки сделать, постирать, погладить… Мои олухи в отместку, что я уже вылетел, отравляли мне жизнь изощрёнными приколами.

Ночью дежурному по роте разрешается спать 4 часа, не раздеваясь. Прихожу ночью к койке, расстёгиваю ремень, резко сажусь на край кровати и… с грохотом, куда-то проваливаюсь. По голове и ногам бьют сложившиеся спинки…  Тихо матерюсь, выбираясь из-под завала, и  направляюсь к койке Роди — ну кто ещё мог? Делает вид, подлец, что спит и как искусно: веки не дёргаются, улыбку не давит… сопит себе и дышит ровно. Ладно — думаю — не дам повода торжествовать злодеям — собираю кровать и, наконец, ложусь. Только не задремал даже. Шум при входе — пришли с чистки картошки и шумят. Пошёл их урезонить.

Время — третий час ночи. Наряд покурил, улёгся. Стихло. Поплёлся опять к кровати. Подёргал спинки — штатно. Присел на край кровати, стащил сапоги и энергичным разгибом, забросил себя на матрас…  Спину в двух местах  пронзила тупая боль. Встать не смог — скатился на пол, со стоном разогнулся.  Под сеткой ножками вверх стояла табуретка. Два-ноль — стучало в висках — в пользу ангельски «спящего» Родионенко. Думаю, кто-то более изощрённый давал Роде советы. Ну «самосвал», «велосипед» — это Родькин максимум… Но спят все. Никто не давится от смеха в подушку…

Новиков

Новиков

Тогда я не заметил, что кровати Медведева и Новикова пустые — слишком далеко от меня. Эту парочку, да ещё Четверткова, нач.штаба накрыл на крыше при приёме последними солнечных ванн. Конечно, они там выспались и вполне могли теперь резвиться. Но где они? Их же нет! Да, скорее всего, их нет и в гарнизоне… Рассекают где-то «пешим по лётному»… Ну, кто же тогда? Мальта (Михалёв) — он может, но сон не променяет даже на секс. Остаётся Родя, но он спит.

Чёрт принёс дежурного по части… Пошёл ему докладывать: «…Все налицо!… Незаконно отсутствующих…» — чёрт бы их побрал, незаконно отсутствующих. В очередной раз возвращаюсь к кровати реализовать уставное право – чуть-чуть вздремнуть… Пошатал спинку, заглянул под койку. Неужели Родя выдохся или, зараза, растяжку где-то поставил? Сажусь на край кровати, снимаю сапоги и кулем валюсь на подушку… В глазах блеснула молния, послышался тупой удар дерева о железо… страшно заныл затылок… Под наволочкой покоился блин от Мешковской штанги…

Больше я терпеть не мог и Родю решил кончать…  Но он и сам это понял и под кроватями уходил к проходу. Я, боясь потревожить сон намаявшихся добропорядочных курсантов, устремился в обход и не успел… Родя ушёл… огородами в сторону объективного контроля. Не поймал я его и за завтраком. Говорят, пожрал с первой сменой. Вечером, когда я сдал наряд, Родя подкараулил меня и схватил сзади за руки. Прости, говорит, засранца, отбатрачу честь по чести за увечья и прими в знак примирения приглашение на день рождения в субботу в семнадцать на объективный контроль — Ольге 21! Ну что ты с ним сделаешь?…

Подошла  суббота. В полку ПХЗ – парко-хозяйственный день.

На ПХЗ главное — нигде не попасть «под раздачу». Перед строем замкомэска ставит общую задачу: и бордюры красить, и траву косить, и плац мести и… всё не то… — не лежит ни к чему такому душа — романтики нет… В конце спрашивает:

— Художники в строю есть?

Вот ОНО!

— ДА, ЕСТЬ! — одновременно крикнули я, Петров и Кузя.

«Повезло», — подумалось. Между тем Саморуков продолжал:

— Дежурный по столовой! Забирай этих «художников», выдай им топоры и пусть они «нарисуют»  дров для полевой кухни…

Чепус, Кузнецов, Петров

Чепус, Кузнецов, Петров

Это пипец! У  Рыжего морда сделалась, как от двустороннего флюса. Да и у меня что-то глаз задёргался — так меня даже Родя не унижал. Строй откровенно улюлюкал, когда «художники» покидали ристалище. Единственно, что грело — день рождения, если Родя не сбрехал.

Когда нам показали кучу поленьев, я трезво смекнул: как я не курящий — то колоть мне больше, если кучу не разделить. Кузя согласился, а Рыжий начал насчет «по-братски»… Мы его послали и кучу-таки разделили. Мы с Кузей оголили торсы и начали «рисовать», а Рыжий сел на свою кучу и с горя закурил. Одну за другой — штук пять. Потом он начал ныть, что у него самый хреновый топор на всем свете… Я ему отдал свой. Пять минут он им махал, потом пришёл, забрал свой – мой, мол, вообще говно. Ещё минут через десять Рыжий ушёл куда-то за топором, но больше не вернулся. Через некоторое время мимо нас прошествовали ком.звена капитан Хоменко и Родя с косой на плече.

— Ну что, сурепчики, попались! — с язвительной усмешкой бросил нам Хома…

Хотел я ответить, что если он идёт с Родей, то вот он и попал. Потому что Родя «косить» умел только под Чувахина… а по-другому косил — как мы рисовали.

Капитан Хоменко

Капитан Хоменко

Родя поотстал и напомнил мне, что в 17 на  объективном… Я  спросил про подарок, он ответил, что подарок будет…

Рыжий сменил-таки профессию «художника» на более интеллектуальную: когда мы с Кузей пришли на обед, Рыжий, Медведев и Назар красили бордюры. Оказывается, когда Рыжий пришёл в казарму за топором, там неистовствовал замполит капитан Рябошапка. Ему не нравилось, что мы подшлемники сушим на спинке кровати. На вопрос: где их сушить — ответил: «А вы их наденьте на голову и бегайте по плацу, пока не высохнут». Рыжий, Медведев, Назар, ещё кто-то, взяли и побежали по плацу, приводя в восторг ротозеев. Мимо проходил ротный и словами: «Что вы полные идиоты, про то я один знал, но вы хотите и на рязанщине засветиться!» — остановил вакханалию, подшлемники забрал, а кисти выдал.

К 17 часам я подтянулся к домику объективного контроля. Не дойдя метров 50, услышал истошный, душеразрывающий крик девушки — будто её режут… Я рванул изо всех сил, почти вынес дверь, и застыл, как вкопанный, не зная, что предпринять. На столе лежала именинница… Поперёк неё на её же груди лежал Михалёв и боролся с её левой рукой. Правой Оля удерживала юбку, которую с неё стаскивал красный от усердия Родька, и  истошно верещала. Я не понимал, что происходит: группового изнасилования вроде не планировали… Если это «подарок» — тоже как-то…, но обстановка была не криминальная. Другой стол был заставлен початыми бутылками и банками. Камиль сидел и деловито наворачивал тушенку. На кушетке сидел Щербачёк с блаженной улыбкой Моны Лизы, его обнимала какая-то полная дама, утверждающая громко и нечленораздельно, что они — девушки, должны быть  НЕ-ПО-КО-БЕЛИМЫ…

Витя Щербачок

Витя Щербачок

Видя мою растерянность, Щербачок объяснил, что Оля села на разбитый стакан и повредила попу, так как через юбку сочится кровь… Родя утверждает, что ранку нужно отсосать, а то будет гангрена… У меня отлегло от сердца. На мой приход никто не обратил ни малейшего внимания, поэтому я хлопнул стакан шампанского и пошел к выходу, да и вакансий для меня явно не было. За мной потянулся и Щербачек со своей загадочной улыбкой.

На пути в казарму, я размышлял о превратностях судьбы… С Олей первым познакомился я…

Как-то всю нашу эскадрилью вывели в город копать траншею и прокладывать высоковольтный кабель. Дело было в субботу — так и так — ПХЗ. Старшина Ковалёв с Валеркой Каснером «нарезали» шагами норму для одного землекопа — 10 каснеровских шагов. Получив участок, остаёшься и копаешь, остальные идут дальше. Растянулась эта траншея метров на 300.

Я шёл за Ковалевым и занимать участок не спешил – может, не хватит. Так и вышло: участка не хватило, но Ковалёв дал мне другую работу — насаживать черенки. Работы оказалось много — наши «кони» ломали черенки, как спички. Пришёл Родя и попросил две лопаты. Я очень удивился его рвению, но объяснилось всё просто. Родя поймал двух солдат, идущих в увольнение, и сделал им предложение, от которого те не смогли отказаться, и оказались в Родькиной траншее. Когда трасса пошла вдоль забора церкви, Ковалёв предупредил Родю: «К церкви не подходить!» Вероятно, он боялся увидеть в траншее всех послушников.

Володя Соколов

Володя Соколов

То и дело на участках траншеи вспыхивали разборки и взрывы хохота. Да и как не рассмеяться, наблюдая как наши «лоси» —  Резников, Ушаков, Пушик, Москалёв, Прудников, Здор, Соколов — упираются рогом, метр за метром протягивая кабель, а между ними «напёрстки», типа  Гешки Мастюкова и Прошки Плотникова просто висят на кабеле, не касаясь земли ногами! Мы пахали!

Юра Здор

Юра Здор

На перекуре зашли в магазин за газировкой. Москалёв купил пакетик грильяжа в шоколаде, демонстративно разорвал его, высыпал содержимое в широченную ладонь, поплевал на грильяж и предложил толпе угощаться…

Мимо проезжал на «ковровце» какой-то прапор из вещевой службы. Увидев Ковалёва, он остановился, жарко поблагодарил старшину за то, что Миша помогает ему людьми на погрузо-разгрузочных работах и предложил Ковалёву выпить, тем более, что у него сегодня день рождения… С этими словами прапор достал из сумки два огнетушителя с «Солнцедаром», да сам же сразу полбутылки и выпил. Слово за слово — добил и остальное… Ему ехать, а у него ноги не идут… Вот тут Ковалёв и бросил клич: кто может его отвести? Я был ближе всех — я и повёз.

Москалев, Плотников, Ушаков

Москалев, Плотников, Ушаков

Ребята его усадили, завели нас с толчка и мы покатили. Адрес он примерно рассказал. Ну сдал я его родственникам и договорился, что мотоцикл оставлю на вещевой службе. Опять с толчка завёл и еду назад. Возле вокзала увидел Олю с объективного контроля. Предложил подвести. Она  сказала, что идёт со смены и подъехать было бы кстати… Я предложил ей проверенное средство снять усталость — освежиться в Хупте… Она согласилась и на это.

Раньше мы знакомы были только по службе, когда я приходил к ним с шоколадкой и просьбой засветить «нечаянно» плёнку объективного контроля — мало ли чего там комэска увидит… Теперь вот едем… Она сзади так прижалась… Аж мурашки по всему телу. А вдоль просёлочной дороги как раз копны.  Как бы найти предлог остановиться?  Потихоньку закрываю краник подачи топлива… «Глохнет» аккурат возле копны… Я притворно чертыхаюсь на мотор и всё такое, она плюхается в стог, раскинув руки…

Мои «мурашки» вообще обнаглели, да ещё начало и подтрясывать… Говорю: «Перегрелся пусть остынет…» — и плюхаюсь рядом… Оля лежит с закрытыми глазами… НЕТ! Ничего такого… Не смог я… И так я, и так… и волосы трогал и руки гладил, а дальше не хватило духу… Она лежала – лежала, а потом говорит:

— Открывай краник, да поехали… Твою мать…

Во ПОЗОР! Вот какая романтическая история… Ей бы продолжение…  А теперь Родя, зараза, ей ранку отсасывает…

Ничего Роде не приносило такого удовольствия, как отбить у меня девушку…

Вспоминаю другой случай. Как-то после первого курса поручили мне отнести плакат, выпущенный ко Дню открытых дверей, в пединститут. Приходите, мол…  В комитете комсомола института меня принимала  зав. орг. сектором Лиля. Она очень бережно приняла от меня плакат с надписью «БВВАУЛ — КУЗНИЦА ЛЕТНЫХ КАДРОВ ДЛЯ РОДИНЫ», кликнула кого-то и велела повесить плакат в вестибюле. Затем мы обсудили план мероприятий и я засобирался. Расстались с Лилей друзьями, она проводила меня до дверей, и в вестибюле я увидел наш плакат, но уже с подправленным текстом «КУЗНИЦА ЛЕТНЫХ КАДРОВ ДЛЯ ДЕВУШЕК БГПИ!» Нечего сказать — оперативно сработали… Теперь придут все.

Стали мы с Лилей встречаться: кино, театр, стихи я ей читал — Асадова… Всё же зав. сектором!… Но она как-то незаинтересовано себя вела, без романтики как-то. Знаете как в анекдоте:

— Чего тебе заказать?

— Чаю стакана 3…

— А теперь чего?

— Ещё два…

— Ну а сейчас?!

— А туалет тут есть?

Вот как-то так — без романтики.

Сговорились мы как-то с ней в какой-то праздник в кино сходить. И надо ж тому случиться, что на это время ротный мне послушание уготовил возле тумбочки. А билеты у меня. Ну, не пропадать же добру! Прошу Родю сходить в кино с Лилей, да ещё и денег дал им на мороженное…  «Не пропадать же добру» — я имел в виду билеты… А Родя, падла, имел в виду мою Лилю… Сама – говорит — набросилась… Теперь вот Оля… И то сказать: что им мои стихи? А Родя, кроме прочего, может полотенце в морской узел завязать… ногами. Назар от этого приходит в дикий восторг. Выходит, не один Назар…

Вечером, перед поверкой, нарисовался «художник» Петров с видом побитой собаки и уныло рассказал историю, вполне для Рыжего характерную… За дальним приводом, если летать с курсом 180, есть ферма и вишнёвый сад. Мы это всё приметили, когда нас капитан Хоменко водил купаться на Хупту. Так вот сегодня во время «рисования» дров с фермы приехал УАЗик за пищевыми отходами. Вместе с водителем приехала работница фермы с такими пышными формами, что Рыжий бросил подальше ненавистный топор и вызвался помогать пышногрудой. В благодарность Рыжий получил приглашение на ферму — попить молочка…  Рыжий в долгий ящик решил не откладывать и вечером, к вечерней дойке, «по собственному разрешению» убыл на ферму… Теперь  вот стоит в третьей позиции и понуро констатирует факт утраты всех документов. Как, спрашиваю, можно потерять документы из нагрудного кармана? Ты с ней в траве не кувыркался?

В траве – говорит — нет, а в стогу сидели — звёздами любовались… Понятно, после отбоя сбегаем к стогу — поищем. Найди фонарь. За документы Витька струхнул, т.к. был уже у нас случай, когда курсант «потерял» документы, а потом они чудесным образом нашлись со штампом ЗАГСа…

После отбоя пошли к стогу. Витька плохо ориентировался на поле и пока нашли нужный, обследовали 10 лишних. «Его» стог был наполовину размётан — чувствовалось интенсивное наблюдение за звёздами… Ты ей, спрашиваю, случаем, ранку не отсасывал?

— Чего? — не понял Рыжий.

Я спросил проще…

— Нет, — стоял на своём Рыжий, — только звёзды…

Ночью документов мы не нашли, пришлось засветиться у замкомвзвода Дорофеева. После подъема Дорофеев объявил, что сегодня состоится плановый кросс на 5 км, и погнал взвод в сторону фермы. За Волгоградской трассой Дорофеев перестроил взвод в одну шеренгу и мы, растянувшись по фронту на 60 метров, пошли по полю. Курсантам Дорофеев объяснил, что жена комполка, возращаясь со сбора грибов, обронила кольцо с бриллиантом на 200 карат. Вот его и ищем, но не пропускаем и другие предметы, которые тут лежать не должны… Никто, конечно, не представлял себе 200 карат. Это много или мало? Но, на всякий случай, глазами буквально рыли землю. Вскоре сам же Дорофеев и нашёл документы и вручил их сияющему Рыжему с приложением трёх нарядов вне очереди.

На обратном пути нашу «коробочку» догнал на УАЗе начштаба. Дорофеев доложил, что второе звено капитана Хоменко проводит пятикилометровый кросс.  Удовлетворённый начштаба поехал дальше. На утреннем построении подполковник Бабичев выразил благодарность капитану Хоменко за отличную спортивную работу в звене… Хома «ни сном, ни духом» ни черта понять не мог и только вертел головой в надежде на то, что кто-то объяснит, что, чёрт возьми, происходит!?

Вот так закончился очередной ПХЗ, ничем не лучше и не хуже других. А благодарность — ну что же, наверное, мы заслужили — начальству виднее. А бывает, что пашешь, пашешь, и… одни зуботычины.

 

Караул

Сущий и Трубаев

Сущий и Трубаев

На следующий день после вылета крайнего курсанта нашего экипажа нас засунули в караул. По сути дела — отдых, это же не Бэбский караул, где 20 постов и мимо ходят все начальники. Здесь, если и пойдёт кто проверять, так один начштаба, а его передвижения были под бдительным оком курсантской почты.

Помначкара — Дорофеев, разводящий – Сущий. Ну чего ещё желать!? Витька Петров припёрся на развод с гитарой, за что сразу получил по ушам от начкара, который съязвил: вы бы ещё в пляжных тапках припёрлись… Как в воду смотрел.

В некотором отдалении от городка на север, за ОБАТО, находился обвалованный и обнесённый колючей проволокой склад ГСМ. Когда-то давно к складу привезли новый резервуар на 25 кубов для замены старого. Разгрузили, да и забыли о нём до времени. Люк сверху был открыт, и за год туда дожди налили воды на четверть объема. Летом солнце так нагревало резервуар, что внутри вода была градусов 30.

Тигулев, Гильфанов, Мастюков

Тигулев, Гильфанов, Мастюков

В тот день к Витьке Петрову, охранявшему пост, припёрлись купаться Кузя, Тигуленок, и Серёга Матвеев из первой эскадрильи. Витька для порядка прокричал: «Стой кто идёт!»

— Мы идём, твои друзья, — успокоил его Кузя. Но не тут-то было:

— Это вы мне возле пивной друзья, а сейчас я на посту и цели вашего прибытия не понимаю… Может вы хотите меня убить, а ГСМ поджечь, чтобы завтра полёты отменили… Автомат опять же денег стоит…

— Ладно, перестань дурачиться, вот тебе пачка сигарет. Кури и нас охраняй, пока мы купаться будем. С этими словами Кузя разделся  и нырнул в люк-горловину.

Тигулев, Матвеев и Петров

Тигулев, Матвеев и Петров

Его примеру последовали остальные. Вся троица весело визжала в чреве бака, выводя часового, стоящего на самом солнцепёке, из себя. Как только Кузя вылез из бочки, Рыжий стал приставать к нему с просьбой подменить на минуту на посту в то время, как он освежится. Кузя поломался, но всё же уступил и зашёл за проволоку. Рыжий, срывая на ходу одежду, устремился к баку.

Кузя охранял пост, мужики одевались, а Рыжий плескался в бочке, когда со стороны городка показалась пыль.

— Не иначе, проверяющий, — констатировал Матюха, — надо линять…

А куда? Кругом голая степь… Машина меж тем приближалась, время на раздумье уже не оставалось, и не было других вариантов, как вновь запрыгнуть в бочку уже одетыми.  Все и запрыгнули в бочку к Рыжему и затаились… Действительно, прибыл НШ. Кузя браво ему доложил, а на вопрос, почему он мокрый, ответил, что давно тут стоит на солнце… НШ задал ещё пару вопросов, уточнил фамилию часового, записал что-то и укатил. Через минуту вылезли все «водяные». Кузя уссывался, глядя, как они выливают воду из сапог…

— …лядь! Искупались, аж пылью покрылись, матерился Тигулёнок. Кузя ржал ещё больше.

В то время, когда Рыжий бдительно охранял пост №2, в караулке свободный от смены Родька демонстрировал чудеса кулинарного искусства — варил в электрочайнике пельмени. Один чёрт

Юра Пушик

Юра Пушик

знает, где он их добыл. (Ох уж эта Оля!). Пельменей было много. Родя их плотно уложил и залил водой, посолил, поперчил, и все стали ждать горяченьких пельмешек. Больше всех их ждал единственный «заключённый» — наш брат Юра Пушик, отбывающий срок на губе. В караулке была комната для ядовитых веществ — так, полуподвал, накрытый плитами. Вот там Пушик и содержался. Не знаю, за какой проступок он схлопотал 10 суток, но к этому времени 6 он уже отсидел. Как Юрка обрадовался, когда узнал, что караул будет курсантский! Впрочем, летчик-инструктор Кан на полёты его забирал из ямы, а потом опять приводил… Чайник, наконец, закипел, однако убавить температуру не представлялось возможным и вода быстро выкипела, потом повалил дым…

Ещё через минуту Родя широко открыл двери и с размаху выкинул пельмени аж за забор, вместе с чайником… Тут и подъехал НШ с проверкой… Что было!!! Я, к сожалению, не присутствовал, а то бы описал… Меня в это время разводящий мл.с-т Сущий вёл на самый дальний пост — стоянку самолётов. По совести сказать, я не представлял, как можно охранять и оборонять пост, растянувшийся на километр… Пока я пошёл в один конец, делай с самолётами, что хочешь в другом. Один раз я прошёлся, а затем залёг в траву стволом к лесу и стал поджидать вероятного противника… Что ж вы думаете? Противник пришёл, но не из леса, а с неба… Встал это я по малой нужде. Сделал своё дело и забросил автомат за плечо. Тут всё и началось… Луны на небе нет – темень, хоть глаз коли… Сзади какое-то движение… и что-то хватает меня за волосы… Хорошо, что уже справил малую нужду… Резко оборачиваюсь — никого, только мягкий свист крыльев…  Ангел ли? Дьявол ли? А может, Родя?  Срываю с плеча калаш… Тихо. Показалось? Иду по бетону, опять закинул автомат за плечо.  Опять свист крыльев… Срываю автомат и за три четверти секунды до очереди различаю в ночи крылья. Размах — с метр, а может со страху… Насилу штыком отбился… Стихло. А тут и смена — разговор слышу. Никому, кроме Лады, я ничего не сказал — от подколов не спрячешься. А Лада вспомнил, что слыхал про такие случаи. В темную ночь филин балует. На отблеск штыка кидается, особенно, если дети его где-то рядом.

На «разборе полётов» НШ  подверг обструкции наш караул за то, что чуть не сожгли караулку вместе с арестованным… Но были и добросовестные курсанты, которые, обливаясь потом в тридцатиградусную жару, стойко выполняли свой долг… Курсанту Кузнецову объявлена благодарность… Кистанов, лично формировавший караул, ни черта не мог понять. Не было в карауле никакого Кузнецова… Спорить, правда не стал, всё ж благодарность…

Рыжий сказал Кузе, что эту признательность НШ организовал он, и что Кузя должен ему две шоколадки и кожаные перчатки, потому, что свои он где-то посеял…

 

Крага

К концу наших полётов в Ряжске Лада приобрёл тяжёлый мотоцикл и любовно возился с ним возле гаража всё свободное время. Как-то мы припёрлись к нему в гараж в гости. На двери гаража с внутренней стороны была прибита милицейская крага — огромная гаишная перчатка. На наш вопрос: зачем она прибита, Лада рассказал историю, от которой и сейчас смеюсь…

Однажды Лада с друзьями на их раздолбанном «москвиче» поехали за грибами. Грибов в тот год было так много, что скоро набили полный багажник россыпью. Что делают мужики после удачной охоты? Правильно. Пьют… Ну и они выпили, да так, что в руле пришлось ехать Ладе. Пропорция: алкоголь на кг веса, всегда была в его пользу. Только вырулил из леса — вот он — гаишник. Останавливает. В машине все спят. Гаишник всё пытается зайти с подветренной стороны, а трубки, видно, нет. Кто да что, да откуда? Почему хозяин не в руле? Одним словом, вымогает. Ну, Лада — калач тертый, свернул дулю в ботинке и дальше простаком прикидывается. Отметили, мол, сердешные, удачный сбор грибов, вот и не рассчитали.

— А что за грибы? — не отстаёт страж дорожного порядка…

— Так, опята, — отвечает Лада.

— А нельзя ли на них посмотреть? — не унимается гаишник.

— Можно не только посмотреть, но и набрать пакетик, — сказал Лада и открыл багажник.

Милиционер отказываться не стал — с паршивой овцы, хоть шерсти клок — и выбрал себе самых маленьких и крепких. С тем и отпустил.

Приезжает Лада к гаражу забрать свои грибы, открывает багажник, а поверх грибов – гаишная крага. Лада бросил её в угол, выгрузил свои грибы и поехал мужиков развозить. Вечером вместе с женой пришли в гараж грибы перебрать. Жена Галя спрашивает:

— А чего у тебя в гараже деньги валяются, и не малые?

— Какие деньги? — изумился Лада.

Нагнулся. В самом деле. Возле краги деньги лежат. Тут Лада всё понял, куда гаишник штраф кладет? В крагу… Более ста рублей в ней было (по тем временам деньги немалые). Вот и прибил он её «на счастье». За эти деньги гаишник весь багажник опят мог купить… Не судьба!

Геннадий Чепус

Print Friendly, PDF & Email

Tags: , , , , , , , , , , , , , ,

Comments are closed.

Return to Top ▲Return to Top ▲